Музыка сфер

Сердце у нее заколотилось, и она почти побежала. На мгновение ей показалось, что она ускользнула от своего неведомого преследователя. Почти зарыдав от страха, она оглянулась, но никого не увидела — никого и ничего в смыкающемся мраке. Она испустила глубокий успокаивающий вздох и упрекнула себя за глупые выдумки.

Но не было ничего выдуманного в том, как сзади ей на шею был накинут шнур. В висках у нее застучало, глаза почти выпрыгнули из орбит, и тем не менее она отчаянно отбивалась, но ей больше не удавалось вдохнуть воздух в легкие. В голове у нее взорвались звезды, руки взметнулись, монеты выпали из разжавшегося кулачка и укатились в сточную канаву. Смутно она расслышала голос, тихо говоривший:

— Мертвое тело за раны не мстит.

Стук колес кареты, где-то рядом набиравшей скорость по мокрому булыжнику, заглушил ее крик. Рука обшарила ее тело и мрак вокруг, подбирая рассыпавшееся золото.

XIV

В нас смешиваются ярость из-за победы якобинцев, горечь из-за наших унижений, глубочайшие негодование и ужас из-за низости поведения некоторых из союзных держав и тревога перед гибелью, которая надвигается на Голландию и весь Европейский континент.

Письмо от лорда Окленда лорду Генри Спенсеру (ноябрь 1794)

Когда чуть более двух лет назад вспыхнула война с Францией, английское правительство ввело Закон об иностранцах, который обязывал всех иностранцев, проживающих в Англии, сообщить свои имена, адреса и род занятий надлежащим властям. Поначалу эффект закон вызвал поразительный: многие французские изгнанники тут же бежали из страны, подогрев подозрение правительства, что их статус беженцев был чистой фальшью и что они пробрались сюда либо чтобы шпионить для республиканцев, заправлявших Францией, либо сеять опасную смуту среди радикально настроенных англичан. И на протяжении месяцев, непосредственно последовавших за принятием закона, несколько заподозренных émigrés, были выловлены и обвинены, включая наиболее примечательных агентов, тайно оставленных последним французским послом. Этих немедленно выданных — как поговаривали, каким-то услужливым компатриотом, — тут же и без церемоний вышвырнули на родину.

Но последнее время не случалось значимых арестов республиканских шпионов, однако беглецы из якобинской Франции продолжали переплывать Пролив. Они отмечались у надлежащих властей, как требовал закон, создавая такие горы бумаг, что пришлось учредить новый департамент, известный как ведомство по иностранцам, и разместить его в арендованном здании под номером 20 на Краун-стрит, удобно примыкавшем к Министерству иностранных дел и к Министерству внутренних дел.

Вот туда-то и отправился Джонатан наутро после посещения Миддл-Скотленд-Ярда.

Явился он туда под официальным предлогом наведения справок о группе французских émigrés, подозреваемых республиканцах, по слухам, шпионивших за роялистскими полками, которые, выброшенные из Голландии, были временно размещены в Сент-Джеймских казармах. Оставшись в комнате один, он тотчас начал рыться в папках, но папки на доктора-астронома Ротье не отыскал.

Томас Картер, суперинтендант, вернулся как раз, когда он закончил.

— Еще что-нибудь, мистер Эбси?

Возможно, ему просто почудилось, но взгляд пронзительных глаз Картера словно бы прятал подозрение. Джонатан сказал поспешно:

— Нет, больше ничего, — поистине исчерпывающий итог его розысков касательно Ротье — вчерашних и сегодняшних. Накануне в начале вечера Джонатан побывал в коллегии врачей на Чаринг-Кросс навести справки о французских докторах, возможно, отметившихся там, чтобы иметь возможность практиковать в Англии. Однако клерк отмахнулся от его вопросов. «Тот, кого вы ищете, вероятнее всего, какой-нибудь самозваный целитель. — Он пожал плечами. — Какой-нибудь иностранный шарлатан, нынче тут, а назавтра — ищи ветра в поле, пока его клиенты еще не сообразили, что он выманил их кровные денежки за бутыль подкрашенной водички».

Джонатан вернулся к себе в Монтегю-Хаус и там убедился, что очень ошибся бы, если бы поверил, что после того, как Джон Кинг отобрал у него иностранную почту, работы у него поубавится. Отсутствовал он совсем недолго, но его стол уже завалили всякие внутренние документы, ожидающие, чтобы он их прочитал. — газеты, сообщения от уполномоченных в графствах, перехваченные письма с Ломбард-стрит.

И он прочитывал их, и заносил в книгу, и сравнивал с собственными списками подозрительных лиц и сообществ. Некоторые он откладывал в сторону для дальнейшего расследования, другие помечал для передачи сослуживцам, ведающим такими расследованиями, особенно когда дело касалось столь критически важных мест, как порты и милицейские казармы.