Музыка сфер

Одежда Джонатана намокла. Он стоял под козырьком кровли кабака, но дождевые капли стекали по его воротнику, и сырость просачивалась сквозь плащ. Он выругал Лакита и вновь прикинул, где тот мог запропаститься. Его долговязый помощник легко отвлекался, особенно если дело касалось женщин. Похоть набухала в нем быстрее гнойничков на его щеках, и Джонатан с горечью подумал, что, вероятнее всего, Лакит клюнул на какую-нибудь шлюху и, возможно, именно сейчас занимается совокуплением, позабыв о порученном ему деле. Джонатан посмотрел на свои часы, не зная, то ли поискать Лакита, то ли махнуть рукой и отправиться домой. Почти полночь, а чем он может похвастать? Парой шиллингов, выигранных в карты, да головной болью поутру из-за бутылок дешевого вина, которые ему пришлось осушить.

И вот тут он увидел Лакита, торопливо шагающего в направлении к нему с Пиккадилли. Треуголка, которой он так гордился, нелепо перекосилась на его упрямых вихрах, а большие оловянные пуговицы купленного из вторых рук плаща поблескивают в скудном уличном освещении. На мгновение его торопливость обманчиво внушила Джонатану глупую надежду.

— Ну? — Джонатан ухватил его за локти и почти встряхнул.

— Улизнули, сэр, — буркнул Лакит со злобой поражения. — Я сделал, что мог. Нет, правда. Их дальше ждали две лошади. Я последил за ними, народу на улице было много, и ехали они шагом. А потом, когда свернули на восток к Лейстер-Филдс, то поскакали быстро, и я отстал.

— Отстал? — повторил Джонатан, хватая Лакита за плечи.

— Так я же говорю, лошади их ждали, сэр, — обиженно сказал Лакит. — Я что же, лошадей обгонять должен?

Джонатан раздраженно вздохнул и отпустил Лакита. Чего он, собственно, ждал, отправив Лакита вдогонку? На миг, правда, то, как доктор-француз засуетился, насторожило его, и он подчинился порыву, как подчинялся раньше, и с успехом. Именно такие безотчетные решения стали причиной его повышения, когда он был еще младшим клерком, чуть ли не ровесником Лакита.

Но последнее время он вступил в полосу неудач. Как и все, понимал он, в том смысле, что война проигрывалась. Но он ощущал собственное несоответствие острее, чем кто-либо еще. И было это не просто обычное сомнение в себе. Быть может, все пошло под уклон, когда пропала его дочь; и бесспорно, усилилось года два назад, пока он все еще искал ее, все еще надеялся найти. Именно тогда Джонатан допустил серьезную ошибку в попытке помочь своему сводному брату Александру, астроному, который попал в беду по собственной вине.

Александр был мужеложцем и связался с преступной компанией, и их должны были вот-вот арестовать. Содомия каралась смертью на виселице. Хотя теперь подобные приговоры редко приводились в исполнение, такая угроза существовала, и Александр в паническом страхе бросился к брату, взывая о помощи. Джонатану удалось наложить руку на имевшуюся в министерстве улику, содержавшую имя его брата, и уничтожить ее. Однако его проступок не прошел незамеченным, хотя остался непонятым. И на этот раз люди не перешептывались, как когда он разыскивал свою пропавшую дочь, они заговорили вслух.

На этой ступени своей карьеры Джонатан мог ожидать дальнейшего повышения, награды за верную службу, за сведения, которые на протяжении многих лет умело собирались и верно истолковывались. Но после помощи Александру повышение не состоялось. Поллок и остальные все еще высоко его ценили, ему все еще говорили, что у него все еще будет много шансов показать себя. Но Джонатан чувствовал, что лишился своего шанса навсегда. В деле Александра, пытаясь оградить его, он был виновен. Джонатан полагал, что своим проступком не повредит никому, но ошибся: он повредил себе. Впервые его чувства, прежде такие обостренные, такие чуткие, изменили ему.

Теперь порой его работа, поиски невидимого врага, внезапно представлялась ему непосильной. До сих пор это настроение беспомощности проходило само собой, но теперь ощущение неспособности вновь возникло, и первоначальная цель, которую он поставил перед собой в этот вечер, представилась призрачной, смытой нескончаемым дождем, который просачивался сквозь его плащ и сапоги. На какое-то мгновение он даже забыл цепь событий, которые привели его сюда. И под упорными струями дождя он внезапно поймал себя на мыслях о своей дочери.

— Будь у меня лошадь, — ворчал Лакит настолько громко, насколько у него хватало смелости, — вот если бы вы мне дали денег на лошадь, я бы их не упустил, сэр.

Джонатан устало провел рукой по волосам.

— Час поздний, — сказал он. — Пора по домам. Пойди-ка найди для меня факельщика и портшез.

Он заметил искру понимания в глазах паренька: Лакит сообразил, что его начальник перепил дешевого вина и не сумеет сам добрести до дома.

— Портшез, я сказал! — сердито повторил Джонатан.