Его симфонизм, революционный и военный, питала в большой мере прикладная работа в кино, которой он уделял огромное внимание. Написал, кажется, музыку более чем к 50 фильмам. В этих фильмах Революция изображалась (всегда) как гигантская суматоха, вселенская суетливость, толпы людей-статистов без судеб, без индивидуальностей, безнародная, безликая масса, какой казался и кажется теперь верховодителям событий наш русский народ, представляемый ими по пословице «все китайцы на одно лицо». Страшные мордовороты, какие-то «свиные рыла» (которых называли Фэксы””, которыми были полны картины Эйзенштейна, Козинцева, Трауберга, Эрмлера и других, подобных им, корифеев советского кинематографа. Они задавали тон всему революционному искусству. Опера «Нос»”', в которой талантливый автор умело изобразил утренний п<...> просыпающегося героя, половое сношение в опере «Леди Макбет», переданное глиссандо тромбонов. Весь этот музыкальный арсенал «шикарного» цинизма, помню, вызывал большое восхищение молодых советских снобов (им очень бравировали в те годы!) и был визитной карточкой новой (советской) художественной аристократии. В самом деле, это было болышим шиком после Вагнеровских сезонов в Мариинском театре, опер Чайковского и Верди, после «Бориса», «Князя Игоря», «Хованщины», «Китежа», не говоря уже о «Жизни за Царя». Искусство ХХ века, что говорить, внесло свой вклад в снижение уровня духовности культуры, в насаждение цинизма, скотоподобный человек стал в центре внимания искусства. Обгадить человека стало первейшей задачей искусства, тогда как искусство прошлого идеализировало русскую старину, веру, народ русский и его исторические деяния. Идеализировало Россию в целом, т. е. Государственную власть (от Бога!) — защитницу народа от иноземных врагов и т. д. Россия стала беззащитной. Ее народ не охранялся более Государственной властью, а должен был сам, погибая, защищать чуждую и, в сущности враждебную ему, деспотическую власть, которой он вынужден был подчиниться под воздействием ужасающего систематического террора. 452