Они смотрели друг на друга сквозь пятьдесят метров, разделяющие их в пронзающей тишине умокшего сада. Никто из гостей не мог вымолвить и слов, расчувствовавшись до слез проникновенной речью Даниэля Фонтейна. Они безмолвно, в восхищении поочередно разглядывали двух красивых и элегантных людей, ведущий мысленный разговор, передавая глазами свои чувства и слова. Джиллиан Фонтейн снова вздрогнула, словно ей стало холодно, склонила голову к плечу, и густая шелковистая волна волос упала на ее приподнятую корсетом грудь. Пытаясь поймать соскользнувшую шелковую шаль, она отступилась, царапнув каблуками выложенную камнями дорожку. Прозрачная серебристая паутинка шелковой лужицей упала к ее ногам. Снова подняв голову, молодая женщина посмотрела в лицо своего мужа, улыбающегося ей со сцены. Кто-то дал ему бокал с шампанским, и теперь он поднимал его в честь жены. Умопомрачительный мужчина, сексуальный, дьявольски-красивый, совершенный, мужчина-мечта, предмет зависти каждой женщины на этом празднике. Джил задрожала сильнее. Она была уже слишком пьяна, чтобы думать. Вытянув вперед руку, женщина улыбнулась мужу… но бокал выскользнул из ее пальцев и, ударившись о камни, вдребезги разлетелся. Осколки растерялись в траве, шампанское впиталось в землю. Ничего не осталось.
- Неудачное сравнение, Дин. - аплодируя, сказала она громко. - Но я тронута почти до слез.
Ведущий быстро появился на сцене и распорядился насчет музыки. Оркестр заиграл что-то веселое и ритмичное, чтобы как-то сгладить неприятную паузу. Гости зашептались, но их голоса растворились в общем гуле. Даниэль, спустившись, сохраняя непроницаемое уверенное выражение лица и спокойную улыбку, шел в сторону, где стояла Джиллиан. Она повернулась к нему спиной и смотрела на огни Голливуда, не чувствуя, что он уже стоит совсем рядом. Рука мужа властно обвила ее за талию и развернула к себе. Его улыбка была такой же фальшивой и не настоящей, как этот вечер, и лицемерной, как их гости, имен которых Джил даже не знала. Только холодные огоньки в выбеленных гневом глазах выражали настоящие эмоции мужчины. Джил судорожно сглотнула, чувствуя разрастающуюся боль в груди. Она смотрела в его лицо. Красивое, сильное, как сказанная только что блестящая речь.
- Прекрасно сыграно, Дин. - прошептала она, изображая подобие улыбки, уподобляясь всем остальным лицедеям.
- Зачем ты это делаешь, Джи? - спросил он тихо, наклоняясь к ее уху. Со стороны они выглядели, как воркующие голубки. - Хочешь унизить меня? Наказать? За что?
Она не ответила, продолжая смотреть в голубые глаза. Она так хорошо знала его теперь. Каждую мысль, каждое слово, все, что он скажет или сделает. Великолепный манипулятор человеческих душ. И он так же видел ее. Насквозь.
- Я хочу уйти отсюда. - устало проговорила она, положив ладонь на его плечо. Улыбка ее стала печальной. - Я пьяна, я не хочу никого видеть. Разве недостаточно? Спектакль отыгран на ура.
- Какой спектакль, Джи? - в голосе Даниэля, низком и хрипловатом послышались раздраженные нотки. - Это твой день рождения. Я устроил для тебя праздник, собрал гостей. Скоро будет фейерверк, принесут десерт. Твой любимый торт со сливками и клубникой.
- Я не хочу торт, не хочу этих гостей. Я никого из них не знаю. - Джиллиан тряхнула волосами, устремляя взгляд в живописный горизонт. Ее голос был тихим, безжизненным. - Этот праздник ты устроил для себя. Я тут не причем. Тут нет никого, кто дорог мне, кто действительно любит меня, а не нужен тебе для твоих бесконечных бизнес планов. Почему ты не позвал Майкла? Сару? Где моя подруги? Линда? Триш? Или им всем не место здесь? О да, они отвлекают меня от тебя. Ты же Бог, Даниэль Фонтейн? Ты так в этом уверен?
- Зачем ты так, Джи? - с горечью спросил Дин, глядя на ее отрешенный профиль. - Никого, кто любит тебя? А как же я?
Джил холодно усмехнулась, повернув голову. Фиалковые глаза посмотрели на него с иронией.
- Я устала от тебя, Дин. Тебя слишком много для одной маленькой женщины. Ты у меня под кожей, словно паразит, от которого невозможно избавиться.
Она заметила, как нервно дернулся мускул на его щеке, а голубые глаза потемнели от боли. Но ее уже нельзя было остановить.