Muto boyz

Потом вместо искомых грибов в кадре внезапно появились двое маньяков. Мы не заметили, как они к нам подошли (или мы сами к ним подошли, что ничего не меняло). Им обоим было не больше, чем мне, и они походили на кроличьих студентов. Наверное, это и были студенты, только не такие, как я или Чикатило, а студенты одержимые. Они уселись на корточках возле дерева и начали рыться в земле. Один из них рассыпал горсть по своей ладони и объяснял другому, чем один вид почвы отличается от другого, и для каких растений хороша та или иная почва, и почему на одном квадратном метре их так много, этих самых видов. Они что-то сравнивали, рассматривали и изучали. Они не думали о том, что под этим деревом давеча наверняка помочился алкоголик (в таких местах алкоголики мочатся под каждым деревом, потому что их больше, чем деревьев, и они пьют много водки и пива). Этим двоим всё это почвоведение было по кайфу, как нам с Чикатилой было по кайфу курить дурь или смеяться над Кульковым.

Мне не очень нравились кроличьи студенты как класс, а уж о Чикатиле и говорить нечего. Мы постоянно смеялись над этим странным сословием. Я таким не был даже в то время, видимо, благодаря клоаке-Дебильнику. Школа жизни, как ни крути, хоть определение и примитивное.

Но в тот момент нам вдруг стало интересно. Мы встали за ними как вкопанные и молча въезжали во все их расклады — честное слово, минут через пять я уже и сам был в состоянии прочитать какому-нибудь дилетанту не очень глубокую вступительную лекцию о свойствах почв.

— Чувствуешь, как прёт? — шёпотом спросил Чикатило. — Это из-за грибов.

В этом и состояло отличие Чика от всех студентов, хиппи и прочих кроликов. Потому что кролик сказал бы: «Это из-за грибов, ибо они — дети леса, дети земли и великой природы, они дают понимание земли и природы». А он сказал просто: «это из-за грибов».

…Мы допили коку, повернулись к ним спиной и пошли в обратную сторону, потому что уже начинало темнеть и потому что ещё немного, и мы сами превратились бы в таких вот замороченных почвоведов. На любую фигню можно подсесть, если уделять ей слишком много внимания. Маньяки не отреагировали на нас никак — ни когда мы уходили, ни когда стояли рядом с ними и въезжали в их дебаты. Я же говорю, это были самые настоящие одержимцы, как у Умберто Эко.

— Жалко, что мы не нашли здесь грибов, — сказал Чик. — Знаешь, о чём я подумал, когда слушал этих психов?

— Нет, но думаю, что о том же, что и я.

— А ты о чём подумал?

— О смысле понятия «убогий человек». И ещё о том, что меня, несмотря на всё, почему-то зацепило это их ковыряние в говне.

— А я вот подумал — очень хорошо, что есть такие кролики-одержимцы. И для них, и для всех остальных. Вот сравни их, например, с нами: мы Красивые Мужчины, нас любят красивые женщины (а нас ведь любят красивые женщины, не спорь со мной: Оленька — это исключение, которое только подтверждает правило). У нас красивая супербуржуазная жизнь с красивыми виражами. А они роются (и всю жизнь будут рыться) в обоссанной земле, и это грязно и некрасиво. Но у них есть то, чего нет у нас с тобой. А когда этого нет, рано или поздно появляются буквочки.

Я не очень понял, что он хотел сказать и почему он вообще докопался тогда до этих несчастных буквочек. И только когда в моей собственной жизни их скопилось достаточно, я переосмыслил тот грибной разговор. Потому что буквочки — это именно то, чем заполняют всякого рода пустоту: белый лист, серый монитор, жёлтый фантик от говёной жвачки «Джуси Фрут» — не важно.

Мы пошатались ещё немного по негостеприимному Ясеневу (или Бибиреву) и спустились в метро. Людей в нём почему-то было немного, и на нас снизошло чувство психотропного умиротворения. Чикатило попросил у меня плеер и наглухо воткнул в какую-то сверхэлектронную музыку, а я почему-то думал о белой замазке и флаконе. Он был очень похож на лак для ногтей, который стоял на прикроватной тумбочке моей взрослой двадцатитрёхлетней девушки.

АВТОСАЛОН: «ВАЗ-2101»

Мы мчались по Ярославскому шоссе на красной «копейке». Наверное, это можно было назвать командировкой. Накануне нам в офис позвонил какой-то розовощёкий мужик, руководитель ярославского народного хора «Славич». Этот хор собирался на долгие зарубежные гастроли, а у половины хористов не было загранпаспортов (подозреваю, что половина этой половины вообще не знала, что это такое). Мы должны были заработать на этом кучу денег, но розовощёкий поставил одно условие: мы лично забираем документы, потому что почте он не доверяет, а сам приехать не может.