Муссон

Он опять покорился купанию; ему расчесали волосы, смазали кожу ароматным маслом и отвели в павильон на юте дау.

Парусиновый навес защищал его от обжигающего тропического солнца, висящего прямо над головой, но парусиновые стены были подняты и пропускали свежее дуновение муссона. Палуба была устлана шелковыми коврами; на слегка приподнятом помосте на груде подушек возлежал принц, а мулла и четверо других придворных по-турецки сидели ниже принца. Когда привели мальчика, они о чем-то серьезно говорили, но принц знаком велел им замолчать, когда Тахи остановила перед ним Дориана.

Женщина простерлась перед принцем на палубе, а когда Дориан отказался последовать ее примеру, ухватила его за ногу.

— Прояви уважение к принцу! — зашипела она. — Иначе тебя побьют.

Дориан решительно отказывался исполнять ее приказ. Он стиснул зубы, поднял голову и посмотрел в лицо принцу. Через несколько секунд он почувствовал, что его решимость слабеет, и опустил глаза. Почему-то он не мог бросать вызов этой сильной личности.

Дориан решился на жест уважения.

— Салям алейкум, господин! — прошептал он и простерся на палубе.

Лицо аль-Малика осталось строгим, но в уголках глаз появились веселые морщинки.

— И тебе мир, аль-Амхара.

Он поманил Дориана и указал на подушку подле своей правой руки.

— Садись. Тут я смогу помешать тебе прыгнуть за борт, когда тебя в следующий раз одолеет кафар — приступ безумия.

Дориан без возражений повиновался, и сидящие, не обращая на него внимания, продолжили обсуждение. Какое-то время Дориан пытался следить за разговором, но они говорили быстро, а церемонная манера выражаться мешала ему понимать. Их речь изобиловала именами людей и названиями местностей, неизвестных Дориану. Но одно название он узнал — Ламу. Он попытался сориентироваться и мысленно нарисовал карту Берега Лихорадок, которую так часто изучал на уроках навигации с Недом Тайлером.

Ламу в нескольких сотнях лиг севернее Занзибара.

Это остров, сравнительно небольшой, зато, насколько Дориан помнил указания судового журнала отца, крупный торговый порт и второй по значению центр управления империей Омана.

По направлению ветра и углу солнца в полдень Дориан понял, что дау движется точно на север. Это означает, что Ламу в той стороне. Дориан гадал, какая судьба ждет его там, потом повернул голову и посмотрел на корму.

На горизонте за ними не было ни следа острова Флор-де-ла-Мар.

За ночь они, должно быть, ушли далеко, оборвав всякую связь с «Серафимом», отцом и Томом. При этой мысли Дориан почувствовал, как его охватывает отчаяние, но решил не поддаваться. Он сделал новое усилие проследить за разговором принца с придворными.

«Отец ждет, что я запомню все, что они скажут. Это может быть очень важно для него», — сказал он себе, но в это время мулла встал и прошел на нос.

Оттуда высоким дрожащим голосом он начал созывать на молитву. Принц и его приближенные прервали беседу и принялись готовиться к полуденному намазу. Рабы принесли принцу и его свите свежую воду для омовения.

На корме рулевой показал, где север, а значит и священный город Мекка, и все на борту, кто мог оторваться от управления кораблем, повернулись в ту сторону.

Под заунывные крики муллы они одновременно выполняли ритуал вставания, преклонения колен и простирания на палубе, подчиняясь воле Аллаха, принося ему свое поклонение.

Дориан впервые видел такое массовое поклонение. И хотя сам в нем не участвовал, почувствовал странное желание присоединиться. Никогда во время службы в церкви Хай-Уэлд он не испытывал ничего подобного и сейчас с интересом прислушивался к молитвам и восклицаниям. Их местный священник никогда не мог вызвать у него такого интереса.

Он посмотрел вверх, на огромную синюю чашу африканского неба, заполненную грядами облаков, движущихся под дуновением муссона. И ему показалось, что в серебряных облаках он различает бороду Бога, а в абрисе грозовых туч — черты его грозного лика.

Принц Абд Мухаммад аль-Малик кончил молиться и встал, все еще глядя в сторону священного города, скрестив руки на груди в последнем выражении преданности. Дориан посмотрел в его бородатое лицо и подумал, что так может выглядеть Бог — благородным, страшным и в то же время доброжелательным.

Муссон подгонял дау, ее большой треугольный парус туго натянулся, как бок бурдюка с водой. Единственный гик был вырезан из кусков темной древесины какого-то тропического дерева; он был толщиной в человеческий стан и длиннее самой дау. Дау покачивалась на волнах, и тень гика перемещалась взад и вперед по палубе, то затемняя величественную фигуру принца, то позволяя тропическому солнцу залить его ослепительным сиянием. Огромный вес гика, прикрепленного к невысокой мачте, удерживал главный фал. Принц во весь рост стоял под раскачивающимся гиком. Араб-рулевой отвлекся и позволил носу корабля слишком далеко зайти под очередной порыв ветра. Парус затрясся и зловеще заскрипел.

Нед Тайлер учил Дориана, что треугольный парус неустойчив при сильных порывах ветра; Дориан чувствовал, что из-за неумелого управления корабль испытывает сильную нагрузку.