Мушкетерка

Лавка вееров, пусть и небольшая, оказалась самым изысканным магазином, в котором я когда-либо бывала: стены были украшены деревянными панелями и веерами, вставленными в рамки. Нигде не нашлось прейскуранта, но это было обычное дело в высшем свете. Деньги здесь не играли роли, открытый разговор о них сочли бы дурным тоном. Представить только: суммы, которую выкладывали за хрупкий аксессуар, изготовленный из тончайшей бумаги и легкий, словно перышко, хватило бы, чтобы кормить семью несколько недель. А то и месяцев.

Из заднего помещения — судя по всему, кладовой — вышел мужчина.

— Bonjour, мадемуазель… — Оглядывая нас, он на миг умолк, затем подошел к прилавку и положил на него материалы, которые нес в руках. — Чем могу вам помочь? Уверяю вас, наш магазин предлагает лучшие веера во всем Париже. Что бы вы ни искали, вы найдете это здесь.

— О, мы наслышаны о вашей репутации, — промурлыкала Портия, проводя пальчиком по краю разделявшего их прилавка.

— Мадемуазель слишком добра. Вы ищете что-то конкретное? — спросил он, однако его взгляд был направлен не на Портию. Он смотрел на меня. Заметив это, Портия подтолкнула меня вперед.

— Секундочку. Я хотела бы обсудить мои… веерные предпочтения с сестрой, — выпалила я, оттаскивая Портию в сторону. — В чем дело? Я думала, ты будешь играть ведущую роль, — прошептала я.

Смущенный продавец глазел на нас, раскладывая ткани по прилавку.

— Очевидно, он не большой ценитель декольте. Какая жалость. — Она опустила глаза вниз, на ложбинку между грудей, и вздохнула. — Ты сегодня прекрасно выглядишь, дело не в тебе. И не в тебе, Дюймовочка. Это все он виноват. — Она нежно похлопала себя по груди.

— Ты что, дала своим грудям имена?

— А ты нет? Между прочим, Дюймовочка заслужила свое имя. Она и в самом деле крепкий орешек. Ты хоть представляешь, как трудно зашнуровать корсет, когда одна грудь значительно меньше другой? К тому же Дюймовочка очень чувствительна к натиранию. О том, чтобы что-то туда подложить, не может быть и речи.

— Я… просто…

Воспользовавшись возможностью, Портия толкнула меня обратно к прилавку:

— Давай, Таня! Вперед!

Я с размаху влетела в прилавок. Продавец поднял глаза, его лицо просветлело:

— Мадемуазель! Вы вернулись!

Я одарила его своей самой ослепительной улыбкой. Пальцы, барабанившие по прилавку, застыли, кадык дернулся, когда он сглотнул раз, потом другой.

— Я слышала от одной графини, что вы изготовили для нее особый веер.

— О, это было уникальное изделие! Мы провели не одну индивидуальную консультацию, чтобы она получила в точности то, что хотела.

Oh, pour l’amour du ciel. Да ради бога! Я сдержала порыв немедленно сбежать оттуда и вместо этого опустила ладони на прилавок в нескольких дюймах от его.

— Быть может, и мы придем к соглашению. Но для начала я хотела бы взглянуть на товар.

Продавец вытащил веер из витрины.

— Чересчур прост, — нахмурилась я. — Даже близко не похож на веер графини. Не хочу, чтобы меня сочли недостаточно модной.

— Разумеется, мадемуазель! Веера графини были особыми, их изготовили специально для нее. Это всего лишь базовая модель.

— И что в них было такого особенного? — Я затаила дыхание.

— Н-н-ну-у-у, — запинаясь, начал он, промокая вспотевший лоб платком и старательно отводя взгляд от моей шеи и выемки между ключиц, — она попросила вписать между пластин стихотворение. Я сам выполнял каллиграфию. Вышло не слишком претенциозно, однако очень красиво, по крайней мере на мой вкус.

— А что за стихотворение? Любовное, наверное?

— Колыбельная, которую ее матушка пела ей в детстве. Я переписал ее в точности как было велено, но она перечитывала трижды, пока не сказала, что удовлетворена мной — то есть, конечно же, моей работой.

Во рту появился привкус желчи, и я сглотнула. Моя невинная улыбка сменилась игривой усмешкой, которую я отрабатывала месяцами:

— А вы случайно не помните слова? Мне говорили, что у меня чудесный голос.

— У нас получилось! Точнее, у Тани получилось! — воскликнула Портия, вбегая в парадную дверь и размахивая своим веером. Теа, которая возилась с починкой платья, взвизгнула:

— Ох, ты меня напугала!

— Oh, je suis très désolée! Ах, мне очень жаль! — пропела Портия, танцуя под воображаемую музыку и разводя руками. — Так ты не хочешь узнать о колыбельной, которую графиня велела написать на своих веерах?

— Портия? Таня? Это вы? — Мадам де Тревиль высунула голову в коридор. — Колыбельная, значит? — спросила она, когда мы пересказали ей все, что нам удалось узнать. — Давайте послушаем.

— Я что, правда должна ее спеть? — Раньше мне нравилось петь — ничего выдающегося, просто детские песенки, — но это было до того, как начались головокружения. До того, как любая протяжно пропетая нота превратилась в потенциальную причину для обморока.

— В нотах может содержаться подсказка, — объяснила мадам де Тревиль.

Я напрягла плечи, переплела пальцы и сделала глубокий вдох:

Dors bien, mon trésor
Fais de beaux rêves

Я поморщилась, когда в моем голосе прорезалась резкая, скрипучая нота.