Мурзик

– Правильно, – согласился я, подойдя к висящему на стене распорядку дня. – Щи нам положены через двадцать минут, потом прогулка и знакомство со столицей СССР, в шесть часов – политчас, в семь – ужин, с восьми до десяти – вечер в кругу друзей и семьи, а вот в десять – в постель. И раз это здесь написано, то мы как здоровая и добропорядочная советская семья ляжем в постель, только после десяти.

– Гнус! – единственное, что и могла в этой ситуации сказать моя милая и любимая Мурзилка.

Мы быстро вскрыли «мой» чемодан, достали строгий вечерний костюм, надели его на меня, предварительно надев извлеченные оттуда же рубашки и носки, после чего я стал надевать вечерние ботинки, а Мурзика отослал умыться, а на самом деле смывать косметику.

Переодевать Мурзика мы не стали. На ней очень кстати был традиционный для XX века элегантный костюм – жакет с юбкой до колен и обувь была приемлемая.

Снарядившись, мы отправились в ресторан.

Как только метрдотель усадил нас за закрепленный за нами столик, тут же, как ни странно, появился официант и мрачно уставился на нас. Я удостоил его соответствующим взглядом, но довольно скоро спохватился и протянул талоны на питание. Он молча взял их и выдал взамен по экземпляру меню, спросив:

– Пить будете?

– Если положено, то будем, – ответил я.

– Двадцать грамм алкоголя вам и десять – вашей супруге, – известил он нас. – Что будете пить?

В меню был шикарный выбор напитков. Я заказал себе белое «Мартини», а мой милый Мурзик остался верным своим вкусам и заказал любимое «Лыхны».

– Итак, сто грамм мартини и двести вина, – подсчитал халдей. – Вода? Сок?

Нет смысла пересказывать всю длительную процедуру заказа, только надо отметить три момента: комплексные наборы, удивительное разнообразие ассортимента и быстроту обслуживания.

После довольно сытного обеда мы вышли на просторы Москвы и только здесь, наконец, смогли излить, правда не очень громко, друг другу свои чувства по поводу происходящего. При этом я, осмотрительно понаблюдав за прохожими, к своему счастью обнаружил несколько курящих (до этой привилегии они еще не добрались!).

В ресторане был на удивление богатый ассортимент табачных изделий, и я с шиком достал пачку «Кэмэл».

– Я тоже хочу, – жалобно пропищала Мурзилка.

– Я всегда считал, что моя жена ни в коем случае не должна курить, – прокомментировал я. – Маленькая, ну что я могу сделать? Вот заберут нас обоих. Придется тебе бросить.

– Тогда ты не кури, – капризно ответила она.

– Миленькая! Но я же не собираюсь бросать! Так ты уж постарайся привыкнуть к своей незавидной доле.

Мурзик обиделась, а я, чтобы отвлечь ее, начал с главного:

– Вот только теперь я понял, каким хорошим человеком был Леонид Ильич!

– Скорей всего мы узнали, какая сволочь этот Суслов! – отпарировала Мурзилка. – И если мы здесь останемся навсегда, то я не выдержу и повешусь!

– И ты собираешься меня бросить одного?

– А чего тебе-то? Я ведь плохая злобная Мурзилка, а ты уважаемый человек – орденоносец! Ты без жены не останешься!

– А почем ты знаешь, может у них тут каждый второй орденоносец, а каждый первый – зек!

– Которого ты умудрился изловить в Воркуте?

– А-а! Не сыпь мне соль на рану! Как вспомню, что после отпуска придется в забой, так сразу же начинаю сочувствовать организаторам контрреволюции!

– Я без забоя сейчас их здесь всех перестреляла б!

– Будешь кабанеть, то при данной политической обстановке я с тобой разведусь.

– Ты женись сначала на мне!

– А вот это ты брось! Как бы ты меня ни любила, то есть я хочу сказать не любила, а спать тебе со мной придется по-настоящему! Инфракрасные объективы – не такая уж фантастика, а гнить до конца своих дней в лагерях из-за твоей блажи я не хочу!

– Ничего себе блажь!..

– Слушай, Мурзик, я конечно понимаю, что тогда я с тобой переспал пару раз на халяву и твое отношение ко мне в корне изменилось, но ведь ты не девочка и в данной ситуации ломаться просто глупо.

– Только из-за того, что по чьему-то дурацкому желанию я должна с тобой лечь в постель, я ни за что не буду делать этого! Ты меня знаешь!

– К сожалению, я тебя на самом деле знаю. Эх, один черт ехать в Воркуту! Вольным-невольным, а забоя мне не миновать. Правильно, Мурзик! Ни фига! Хоть полчаса, а мы все же будем свободными от чьей-то злой воли. А потом и умереть не страшно, – сказал в сердцах я и громко запел:

«Вихри враждебные веют над нами!»

На нас стали оглядываться прохожие и, наверное, от того, что я пел красиво и с чувством, или же усмотрев в этом новые веяния, они стали, по-моему, тихо мне подпевать.

Мурзик, испугавшись последствий назревающих революционных настроений масс, зашипела:

– Замолчи! Рожа!

– А чего ты испугалась, все равно нас утром возьмут! Лучше уж сейчас, чем после ночного позора!!!

– Замолчи, а то я и в правду с тобой не лягу!

– Все, я молчу, – прошептал я, но Мурзик еще долго злилась, слыша время от времени из уст представителей народа текст «Варшавянки».

– Димик? Может, это все нам приснилось? – спросила меня Мурзик.

– Если бы.