Мурка-моряк

Вот, например, кружит поодаль странная птица: тёмно-бурого цвета с длинными изящными крыльями, украшенными двумя светлыми полосами. Она намного крупнее чайки. Судя по сложению — хорошо летает. И наверняка сумела бы отнять голову или потроха у одинокой чайки. Матросы называют эту птицу «солдат». У чаек очень своеобразная тактика защиты от «солдата»: едва тот, прежде чем опуститься за добычей, сделает круг над стаей чаек, как они все сплываются друг к другу, и оказывается, что «солдату» некуда сесть. Он всё кружит, но только высмотрит новое местечко, как повторяется та же история. Чайки прямо-таки бегают по воде и ужас как кричат! Они всегда успевают занять местечко, облюбованное «солдатом», и тот в конце концов опускается в стороне от корабля, где ему не перепадает ни кусочка. В этом необычном и занятном морском бою чайки благодаря многочисленности всегда одерживают верх над бесстрашием и упорством «солдата».

Лов продолжается. На палубе уже 2–3 тонны неочищенной сельди. Море даёт её больше, чем успевают обработать потрошильщики.

А за всем этим наблюдает Мурка со своего поста у якорной лебёдки. Его не интересует, есть рыба или нет. Селёдку он не ест, терпеть её не может, и даже трепыхающиеся на палубе рыбы привлекали его внимание лишь в первый день. Его главная забота — следить за тем, как на вал носовой лебёдки наматывают толстый канат. Случается, что сеть разгружается недостаточно быстро и лебёдку приходится останавливать. Мурку очень тревожат такие задержки: почему не наматывают канат, почему его друзья бездельничают, разве на корабле так работают?

Мурка срывается с насиженного места, с сердитым лаем скребёт лапой по мокрому канату, пытается тащить его зубами. Но он слишком тяжёл для собаки. Это сердит Мурку. Он разбегается, налетает на канат и повторяет это до тех пор, пока лебёдка не начнёт вытягивать из воды новую порцию рыбы. Лишь после этого Мурка успокаивается и, задрав хвост, опять вскакивает на якорную лебёдку.

Мурка относится к работе с уважением. Он знает: когда забрасывают и выбирают сети, бегать по палубе не дело, нога может запутаться в них, и тогда на свете будет одной собакой меньше. Он попадёт вместе с сетью за борт, и тогда уж никакая сила его не спасёт. А при выбирании сетей напастей ещё больше: могут придавить бочкой лапу, наступить сапогом на хвост, а то вдруг шальная волна швырнёт тебя на поручни. К тому же какая собаке радость — бегать по заваленной сельдью мокрой палубе, пахнущей медузами и солью? Во время работы каждый должен быть на посту и заниматься своим делом. Мурка уже знает, что шнырять по палубе, посыпанной солью, дело опасное. Знает это по весьма печальному опыту, из-за которого моряки чуть не перессорились.

Случилось это в первую неделю лова, в 150 милях к северу от Фарерских островов. Стояла на редкость безветренная погода, рыбы было мало, и, как уж это водится в дни рыбацкого невезения, настроение у команды сильно испортилось. Работы хватало лишь одному потрошильщику. Вытягивая на палубу пустую сеть, люди мрачно молчали, больше не раздавалось шуток, никто не посмеивался друг над другом. Над океаном низко навис молочный туман, скрывший линию горизонта. Казалось, что мы плывём по огромному ушату с молоком. Но, несмотря на безветрие, траулер безжалостно трепала послештормовая зыбь. У зыби нет ни вспененных волн, ни острых гребней. На воде незаметно возникает какой-то плоский холм. Он с такой большой тяжестью обрушивается на корабль, что тот еле ползёт.

В тот несчастный день такие холмы непрерывно окатывали борт и швыряли траулер с боку на бок. Палубу всё время посыпали солью.

Мурке не нравились ни эти медлительные тяжёлые удары, ни мокрая палуба, ни захлёстывающие её десятитонные массы воды. К тому же собаки очень чутко воспринимают настроение людей, угадывают его по взгляду, по голосу, по жестам. Мурке не нравились мрачные лица и молчание, лишь изредка нарушаемое сердитым словом. Что ж, и море и небо выглядели невесело, да и работать в тот день было трудно и безрадостно.

Хоть добросовестный Мурка и появился утром на своём сторожевом посту, всё же ему скоро стало скучно и он решил вернуться к себе в каюту. Как опытный моряк, он выждал затишья между волнами и, соскочив с лебёдки, побежал на корму по палубе, посыпанной свежей солью.

Я как раз сидел в каюте и писал, когда Мурка принялся скрестись в дверь, жалобно скуля. Я открыл ему. Мурка вошёл и завертелся по каюте, словно слепой, а потом неуклюже вскарабкался на диван, положил голову на подушку и закрыл глаза лапами.

Я не обратил внимания на такое странное поведение пса. Решил, что он просто устал и хочет поспать. Я продолжал заниматься своим делом, а лежавший на диване Мурка тёр лапами глаза, и чем дольше он это делал, тем больше скулил.

Нас позвали обедать. Время обеда всегда было для Мурки самым беспокойным. Хотя в коридоре ставили для него миску, он всё-таки без конца носился по кают-компании. Пока на корабле было свежее мясо, всякий раз за обедом из-за всех трёх столов то и дело слышалось:

— Мурка! Мурка! Кость!..