Муравьиный лабиринт

ДВУШКА! Радость Рины была такой сильной, что она не сразу даже сообразила, что летит на гиеле. Когда же сообразила, упругая сила толкнула ее в грудь. Она прошла сквозь невидимую преграду, протащив с собой Гавра. Завеса расступилась, и Рина увидела предрассветное сияние нового мира. Свет здесь едва брезжил. Внизу петляла река. Редкие сосны, точно расчесанные гребенкой, смотрели в одну сторону.

Восторг охватил ее. Удушливая вонь исчезла. На шее и боках Гавра на глазах съеживалась, повисала нитками и испарялась слизь болота. Рине здесь было хорошо. Она наконец смогла дышать полной грудью, распрямилась в седле, провела рукой по лицу, по волосам, засмеялась, сама не зная чему, и внезапно ощутила, что там, в болоте, жутко боялась. Испытывала сдавленный, безнадежный, серый ужас, который бывает иногда во сне, когда тебя живого заваливает землей.

Гавр, только что лихо петлявший в лабиринте, теперь вел себя странно. Здесь, где воздух вновь был прочен и надежен под крылом, он почему-то начал быстро выбиваться из сил. Крылья двигались вяло, он скулил и не соглашался лететь туда, куда смотрели вершины всех накрененных сосен. Рине приходилось обманывать его, посылая то вправо, то влево, точно парусную шхуну, идущую против ветра.

Понемногу светлело. Если прежде сосны лежали внизу темной массой, которая лишь по вершинам была освещена, то теперь отчетливо различались отдельные деревья. Гавр больше не поддавался хитростям. Слизь с его боков давно испарилась, и они вновь заблестели. Но только теперь от пота.

Высмотрев в лесу проплешину, похожую на блестящую лысину восточного продавца арбузов, Рина потянула морду Гавра вниз. Тот неохотно взглянул, явно собираясь не слушаться и дальше, но внезапно заинтересовался и, проявив быструю понятливость, как делал всегда, когда ему было выгодно, стал снижаться.

Посадка получилась запоминающейся. Когда он почти коснулся лапами луга, Рина запоздало поняла, почему проплешина блестела. Это была затопленная речкой низменность, а то, что сверху казалось травой, оказалось ряской.

Она дернула морду гиелы вверх, но это уже ничего не решило. Подняв тучу брызг, они окунулись в воду. Сразу сброшенная с седла, Рина забарахталась, попыталась задержать дыхание, выплыть, но поняла, что выплывать особенно и неоткуда. Глубина была едва по пояс. Дно более-менее твердое, ноги не вязли. Гавр плыл, как собака, работая передними лапами. На морде – выражение крайнего ужаса. Когда ему удавалось нашарить дно, он выпрыгивал задними лапами и хлопал по воде крыльями. Пытался взлететь, но из воды не получалось, хотя каждый удар крыльями и отбрасывал его вперед на несколько метров.

Рина сообразила, что произойдет, если смертельно напуганный Гавр доберется до берега и все-таки взлетит. Она не сможет его найти и никогда не вернется обратно.

– Гавр, ко мне! Хороший мальчик! Селедка, колбаса! На-на-на-на! Иди поглажу дурака! – завопила она, мешая все в кучу.

Тот даже не обернулся. Своими куриными всхлопами он сильно опередил Рину, и шансов догнать его почти не было. И все-таки она спешила за ним, часто поскальзывась и падая. Пробежав метров пятьдесят, увидела, как Гавр выскочил на твердый берег, отряхнулся и, петляя между соснами, взлетел.

– Га-а-а-авр!

Выложившись в крике, она упала лицом в воду и долго лежала, не пытаясь вдохнуть. Потом медленно подняла голову. На уровне ее глаз шевелилась ряска. Рина встала и медленно побрела к берегу. Куртка отяжелела от воды. Добрела и, не раздеваясь, легла животом на траву. К рукам, которые она подложила под голову, прилипла ряска. Рина дрожала. Ей казалось, что она мизинец бы сейчас отдала за костер.

Неожиданно спина начала согреваться. Решив, что о ней заботится двушка, Рина благодарно приподнялась на локтях, чтобы подсыхать и снизу тоже, и внезапно обнаружила, что дымится. Тонкий дымок сочился снизу из рукава. Еще одна белая струйка вырывалась из надорванного плеча ее необъяснимо высохшей куртки.

Рина вскрикнула. Она вспомнила, что, отправляясь вечером кормить Гавра, надела синтетический пуховик, как более теплый, а шныровскую куртку оставила в комнате на спинке стула.

Пуховик окончательно разогрелся. Теперь дым валил отовсюду, а сама куртка подозрительно укорачивалась, вздуваясь буграми. Рина едва успела его сбросить. Подкладка уже начинала плавиться. Рукава вздрагивали в конвульсиях, будто пытались ползти.

Она торопливо оглядела себя, проверяя, нет ли на ней еще какой-то синтетики, от которой лучше избавиться вовремя. Бедолага Витяра как-то ухитрился нырнуть в китайских носках – тех самых, что не горят, а, брошенные в костер, спекаются в черный комок. И… в общем, имел приключение.

«Что, получила, шляпа?» – подумала Рина, хотя и понимала, что особой вины тут нет. Она-то шла кормить Гавра и куртку надела не шныровскую, а ту, что теплее.

Ботинки, джинсы и майка уцелели. Даже свитер ручной вязки почти не пострадал, только укоротился в рукавах и из ярко-желтого стал цвета старой полировки. Видимо, краситель шерсти был не особо натуральным.