Мумия Мятежника

– Возражений нет. Отлично. Ну что, здорово, моряки! Слушай мою команду: флагшток – чинить, паруса – латать, завтра отправляемся в путь.

Флинт Котес по-отечески обнял привязанного к мачте матроса (несмотря на собственную кончину, тот не расстался с любимой фляжкой) и хорошенько дернул его за локоть. Рука, скрипнув, поднялась, предлагая капитану хлебнуть.

– Мне все равно, кто у меня в команде: коты, скелеты или даже черти, – известил Корноухий. – Так славно вновь стать капитаном! Громила, марш за провиантом!

Поднявшись на палубу, Громила от удивления только глазами захлопал. Хитроумно сплетенные канаты и тросы абордажными кошками удерживали скелеты пиратов. Каждого – на своем месте. Вахтенного – на вахте, штурмана – у штурвала, первого помощника – в бочке на мачте. Всё вместе – и крепкие морские узлы, и хитроумно сплетенные канаты – напоминало гигантскую паутину для отлова скелетов.

– Это ты холошо плидумал, – похвалил капитана Громила. – Пливязать, чтобы не блодили…

Корноухий закрепил концы канатов на юте, который стал похож на исполинскую лютню. Громила с изумлением взирал на капитана.

– Ты, верно, решил, что я спятил? – поинтересовался Корноухий.

– Да, капитан.

– Я так и подумал. – Флинт Котес смущенно закрутил ус. – Не стану утверждать обратное.

Я и сам не могу поклясться, что это не так. Но, разрази меня гром, как я соскучился по команде!

– Я понял, – сказал Громила, осененный страшной догадкой. – Ты хочешь их оживить. Велнуть с того света.

– Ну, вроде того… – Корноухий подмигнул позеленевшему от страха пирату. – Ты был когда-нибудь в кукольном театре?

– Не-е-ет…

– Сейчас побываешь…

Лапы Корноухого поднялись в воздух, на мгновение замерли и обрушились на канаты-струны.

Под соло скрипящей реи скелеты задергали кистями и коленками, отплясывая уморительный танец.

– Живите, ребята! – бушевал капитан. – Теперь вы – моя команда! Самых отважных и страшных пиратов в Кошачьем море! Громила, поднимай черный флаг!

Глава четвертая Немного колдовства

Обойдя опасный риф, корабль с названием «Дженифыр» взял курс на восток. На баке задумчиво рыбачил лисенок-монах. Снасти болтались в кильватере так, что даже самая безмозглая рыба не попалась бы на эту удочку. Впрочем, лис не смотрел на поплавок.

– Вот мы сейчас закатом любуемся, – укоризненно напомнил он стоящему у штурвала Джонни, – а на Тициана несчастья сыплются. Тебя должна грызть совесть.

– Ага, – беспечно согласился Воробушек. – Гляди, я весь в дырках!

Он поднял лапу, выставляя на обозрение разодранный под мышкой камзол.

– И я, – присоединился Кукабара. – Перья вон все клочками просто. То ли совесть, то ли моль. Или кто-то краской облил…

– Я же извинился, – виновато протянул лисенок. – Кто старое помянет – тому глаз вон!

– Ты слышал? – Кукабара возмущенно клюнул Воробушка в ногу. – Он хочет лишить меня зрения!

Неожиданно удочка в лапах лисенка дернулась, едва не скинув рыболова за борт. Лис-монах потянул изо всех сил. Он тянул и тянул. Упирался лапами. Хватался за леер. Снова тянул… Вдруг над водой взметнулся изумрудный хвост. Жалобно взвизгнула лопнувшая леска, и лисенок прокатился по палубе, сбивая снасти, бочки и Кукабару.

– Ух ты! Я почти поймал нам ужин, – восторженно вопил лис, размахивая лапами. – Во-о-от такая рыба!

– Значит, мне повезло, – проворчал Кукабара, проверяя сохранность крыльев. – Шлепнись вы на меня вдвоем – ужин мог стать поминальным.

– Помолчите оба, – шикнул на команду Воробушек. – Слышите?

На палубе на мгновение воцарилась тишина, и в наступившем безмолвии до Воробушка донесся высокий нежный голос.

– Что это? – Джонни вопросительно посмотрел на монаха.

– Будто поет кто-то…

– Вы о чем? – Кукабара недоуменно крутил головой. – Ничего не слышу. Все, точно, я оглох. Монах! Что ты сделал с моим слухом?!

– Кукабара, замолчи по-хорошему. – Джонни ощущал, как воздух вокруг наполняется тревогой, становясь липким и тягучим. – Ты тоже чувствуешь это, лис? Тот, кто поет, ему очень грустно…

Лисенок хотел по обыкновению стукнуть себя по лбу, но спохватился и лишь аккуратно потрогал свежую шишку размером с кулак.

– Я знаю, кто это! Джонни! А хвост-то, хвост – зеленый такой! И ведь чуть не утащила меня… Вот дела! Клянусь всеми святыми, это русалка! Ну помнишь, я говорил – та, что полюбила монаха.

– Да-да. Прекрасная песня, прекрасная русалка… – Воробушек задумчиво повернул штурвал, меняя курс корабля.

– Подожди, – встрепенулся лис. – Ты хочешь отправиться к ней? Но… русалка не рыба. Заколдует так, что не расколдуешься…

Воробушек равнодушно пожал плечами. Тревога вдруг отошла, уступив место крепкой вере, что ему следует плыть на голос. Совсем близко – на расстоянии вытянутой лапы, а может, ста сотен вытянутых лап – кто-то тоскует по нему, как тоскуют по уехавшим близким или по утерянной драгоценной игрушке. И если он сейчас не помчится на всех парусах, рассекая волны и клочья тумана, крохотное нежное сердце не выдержит их разлуки.

– Заворожила она тебя, что ли? – обиделся было лисенок и вдруг заметался по палубе. – Заворожила! Точно! Кукабара, ты как?