– Ты подыскиваешь ей оправдания! – в голосе Ли прозвучала досада бессилия. – Ты забываешь, что Мулан – твоя дочь, а не сын. Дочь приносит честь семье своим замужеством.
– Любому мужчине посчастливится, коли он женится на Мулан, – сказал Джоу.
Слыша убеждённость в голосе отца, Мулан закусила губу. Хотелось бы ей быть той, кого он в ней видел. Может, гоняться за курами и вправду было немного неразумно. Может, ей следовало послушаться, когда отец велел ей перестать. Но неужели теперешние глупые оплошности могут встать на пути её счастливого будущего?
Словно услышав, о чём думает дочь, Ли продолжала:
– О Сиу я не беспокоюсь. Сваха подыщет ей хорошего мужа. – Хоть Мулан и была в другой комнате, она так и видела, как матушка в волнении потирает виски. Когда она снова заговорила, в голосе зазвучала тоска. – Но вот о Мулан я тревожусь. Всегда о Мулан. – И после недолгого молчания она проговорила еле слышно: – Представить не могу, где её место в этом мире.
В нижней комнате воцарилось молчание.
Мулан чувствовала на себе взгляд сестры, но упрямо не поднимала головы. Она смотрела на лежащую на коленях расчёску и нервно перебирала щетину. Голос матери всё ещё звучал у неё в ушах. Что, если мать права? Что, если ей нет места в этом мире? Она медленно и прерывисто выдохнула. Ей всегда было немного не по себе среди деревенских девчонок: первой среди всех она вляпывалась в грязную лужу или рвала подол рубахи. И рядом с отцом ей всегда было спокойнее, чем возле матери у очага. И она никогда не думала, что это неправильно – до этой самой минуты.
– На самом деле она так не думает, – промолвила Сиу.
Но Мулан молчала. Она не готова была об этом разговаривать.
Однако сестра от своего не отступалась.
– Скажи мне про паука, – настаивала она.
– Нет там никакого паука, – пробормотала Мулан. У неё отпала всякая охота к притворству.
– Сколько у него ног? – словно не заметив насупившихся бровей сестры и не расслышав её бурчания, продолжала Сиу.
Мулан вздохнула.
– Сама знаешь, у пауков восемь ног, – ответила она против воли.
– Но он же не чёрный? – с притворным испугом вопросила Сиу, будто бы к ней полз совершенно настоящий паук. Она подождала, что на это скажет или сделает Мулан.
Мулан посмотрела на сестру. Лицо Сиу было по-прежнему простодушным и исполненным надежды, и как исступлённо Мулан ни хотелось жалеть себя и дальше, она не могла отказать Сиу, никогда не могла. У сестрёнки было огромное сердце, и ему было невозможно противиться. Поэтому девочка медленно кивнула.
– О да. Он чёрный. С красными крапинками, – заявила она, входя во вкус. – И мне даже не хочется говорить, какой он невероятно волосатый. Вот он ползёт прямо к твоей шее! – она протянула руку и провела пальцем по шее Сиу.
В ответ Сиу завизжала. Хмурое выражение на лице Мулан исчезло, и она невольно улыбнулась. Её матушка не знает, где её место в большом мире, но пока что Мулан достаточно смешить сестру и радоваться каждому мгновению.
Время волноваться о будущем ещё придёт – но позднее.
К сожалению, «позднее» не припозднилось.
Вынырнув из жуткого кошмара, в котором она убегала от курицы размером с неё саму, Мулан подскочила в постели. Сердце её колотилось. Снаружи лунный свет освещал ночь. Мулан встала и, подойдя к окну, выглянула во двор, лежащий внизу.
В центре, сияя в белёсом свете, стояло святилище предков. Несколько свечей тускло горели, отбрасывая тени на статую Феникса – и её отбитое крыло.
«Быть может, – думала Мулан, – я ещё смогу всё поправить… Если починю Феникса».
Она на цыпочках вышла из комнаты, спустилась по лестнице на кухню и достала из буфета большую миску и пестик. Подойдя к столу, она поставила их и наполнила миску оставшимся от вечерней трапезы рисом. Стараясь не шуметь, она принялась растирать рис. Крупные зёрна риса вскоре превратились в пыль, а затем с добавлением воды в густую и клейкую замазку. Удовлетворившись результатом, Мулан взяла миску и вышла во двор.
Как только она вышла из дома, на лунный диск набежало облако, вдруг погрузив и двор, и святилище во мрак. На миг Мулан застыла. Может, ей стоит оставить всё как есть, пожалуй, она и без того довольно напортачила. Но тут облако проплыло, и святилище снова засияло. Птица феникс, как всегда, застыла, словно собираясь подняться из пепла, но с одним крылом статуя казалась увечной. Мулан кивнула сама себе. Она исправит то, что сломала.
Войдя в святилище, Мулан преклонила колени. Затем она подняла отломанное крыло и положила его себе на колени. Не торопясь, она тщательно размазала клей по краю крыла. Когда весь слом был смазан, она встала и подошла к статуе. Вытянувшись в струнку, она приложила крыло к туловищу. Она стояла, не шевелясь, и пальцы, которыми она прижимала осколок, побелели от усилия. Когда она была убеждена, что прошло достаточно времени, Мулан постепенно, палец за пальцем отняла руки.
Мулан стояла, вглядываясь, держится ли крыло.