Другие вожди одобрительно зашептали. Это был верный вопрос. Собирать юрты и передвигать их на новое место со сменой времен года или когда животные переходили на новые пастбища – таков был их образ жизни. Они не строили постоянных жилищ, и не было у них постоянного места, чтобы хранить и приумножать материальные блага. Но власть? Это они понимали.
Почувствовав изменившееся настроение, Бори-Хан расправил грудь.
– Каждый вправе огласить то, что лежит у него на сердце, – сказал он. – Кто ещё не доверяет мне? – Он замолчал, позволяя эху своих слов отзвучать. Хотя тегины ничего не ответили, он видел тень сомнения в их глазах. Он не мог допустить, чтобы его слова оспаривали. – Дуба-тегин прав. Богатства – это не власть. Когда царство падёт, мы разделим власть промеж собой.
При этих словах тегины видимо смягчились и согласно закивали. Когда все принялись за еду, Бори-Хан развернулся и вышел из юрты. Он молча прошёл к каменистому уступу, нависавшему над его большим шатром и меньшими юртами его соратников. Там он простоял довольно долго, прислушиваясь к разнузданным выкрикам, доносившимся из юрты. Наступила ночь, голоса накатывали волнами, то тише, то громче, пока наконец не смолкли. Один за другим вожди потянулись прочь. Оседлав своих лошадей, они разъехались в разные стороны, направляясь в собственные становища с вестями о том, что произошло в этот вечер.
Когда из юрты вышел Дуба-тегин, глаза Бори-Хана последовали за ним. Однако вождь обернулся на звук шагов за спиной и увидел перед собой Сяньян. Она смотрела ему в лицо, и взгляд её был холоден.
– Теперь я знаю, – промолвила она, обхватив себя руками. – Оказывается, я служу тебе.
– Я сказал так, чтобы развеять их сомнения, – отмахнулся Бори-Хан. – Они страшатся того, что не понимают.
Сяньян приподняла бровь. Мужчина стоял неподвижно. Если бы не живые глаза, его можно было принять за изваяние. Не в первый раз Сяньян ощутила холодок ужаса. Было в Бори-Хане что-то тёмное и жуткое. Но, как всегда, она отринула от себя страх. Ей также была ведома её собственная сила.
Бори-Хан завёл руку за плечо и достал из колчана стрелу. Приладив её на лук, он поднял оружие.
– Более ни один из тегинов не попросит разделить власть, – сказал он. Нацелив стрелу в Дуба-тегина, он выпустил её.
Сяньян проследила полёт стрелы, пока та не вонзилась в спину Дуба-тегина. Мужчина обмяк в седле и в следующее мгновение рухнул на землю. Его лошадь умчалась во тьму без всадника.
– Он был прав, не доверяя тебе, – сказала она.
Опустив лук, Бори-Хан взглянул на Сяньян. Он выглядел довольным. Не произнеся больше ни слова, он спустился с уступа и пошёл к своей юрте.
Сяньян проводила его хмурым взглядом. Она услышала его волю. И не стала её оспаривать – пока не стала.
Мулан была вымотана. Она выбилась из сил и изголодалась. Сидя верхом на Чёрном Вихре, она покрутила головой, разминая затёкшую шею. Длинные волосы, которые она убрала под отцовский шлем, рассыпались по спине. Долгая скачка далась ей тяжело, и всё тело ломило. Она не была привычна ни к тяжести доспехов, ни к мечу, ни к ограниченному обзору из-под шлема. Но она знала, что без этого не обойтись, если она хочет убедить встречных, что она мужчина, который едет на войну.
Ей казалось, будто она скачет верхом уже много дней. Ну или ведёт Чёрного Вихря на поводу, чтобы он немного отдохнул. Она нагляделась на все, казалось, пейзажи, на какие был богат Китай. Она брела по мглистым лесам и хлюпала через заболоченные реки. Чёрный Вихрь нёс её по многотравным просторам, а она вела его по каменистым уступам.
А теперь она ехала бамбуковой рощей. Трава поднималась ввысь, гладкая кора бликовала. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь зелёный полог, заливали землю мягким светом. В благодатной тишине Мулан впервые с тех пор, как покинула дом, почувствовала, что напряжение покидает её. Она выдохнула протяжно и расслабила спину. Под ней Чёрный Вихрь заржал, радуясь тому, что Мулан перестала так крепко сжимать коленями его бока.
– Чирик!
Резкий звук испугал Мулан, и она резко натянула поводья Чёрного Вихря. Повернувшись на звук, Мулан увидела небольшую птицу, ныряющую между стеблей бамбука. Когда птица подлетела ближе, Мулан невольно улыбнулась. «Птица» – слово не вполне подходящее. Создание выглядело как крупная, наполовину ощипанная индейка, вдобавок с кособокими крыльями. В общем, она было откровенно уродлива.
Сжав коленями бока Чёрного Вихря, Мулан послала его вперёд. Неведомая птица выглядела больной. Девушка не хотела подпускать её близко.
Когда Мулан наконец остановилась на ночь, она и думать забыла про эту странную встречу. Разведя небольшой костёр у ног огромной статуи спящего Будды, она разогрела и доела остатки риса. По завершении трапезы в животе у неё по-прежнему бурчало от голода. Мулан заползла на огромную открытую ладонь Будды и легла, дрожа под тонким одеялом. Над ней в небе мерцали звёзды. Сколько ночей, лежа в своей постели, она мечтала о приключениях, о мире за пределами её родной деревни.