Муха в розовом алмазе

– А он говорит ласковым голосом: "Что тебе надобно, старче?" – усмехнулся я, воочию представив подвыпившего Сома.

– Да, примерно, – криво улыбнулась девушка. – Он сказал: "Я вижу, мадам, у вас денежное горе". Позвольте мне его купить. Почем у вас килограмм?". "Пятьдесят тысяч", – расплакалась я.

– И Сом заплатил!?

– Да. В этот же день. Вот расписка...

Анастасия вынула из кармана и протянула мне сложенный вдвое лист писчей бумаги.

"Сим удостоверяется, – писалось в ней, – что господин Тиховратов Алексей Васильевич получил от господина Никитина Александра Ивановича 50 000 (пятьдесят тысяч) долларов США в уплату за женщину Синичкину Анастасию Григорьевну".

– Эта бумажка, хоть она и с печатями, не имеет никакой юридической силы и ничего не доказывает, – сказал я, возвращая расписку. – И вообще, откуда у Сома такие деньги?

– Не знаю... – пожала плечами девушка. – С деньгами у него никогда проблем не было. Так вы возьмете меня с собой? Тиховратов, забирая баксы, сказал, что не будет меня трогать, пока я буду рабыней. И если мой владелец даст мне вольную или умрет, не передав по наследству, то он будет считать сделку расторгнутой... У него везде свои люди – в милиции, в ФСБ, он под землей найдет... Из-за всего этого мне и пришлось поселить этого пьяницу у себя.

– А где завещание Сома? – спросил я.

– Вот, – ответила девушка и полезла в карман халата.

В руках у меня оказалась второй сложенный вдвое лист белой писчей бумаги. Развернув его, я прочитал машинописный текст:

ЗАВЕЩАНИЕ

Я, Никитин Александр Иванович, паспорт VIII-СБ № 510620, выданный 27 июля 1987 г. Фрунзенским ОВД г. Душанбе, в случае моей смерти завещаю своему другу Чернову Евгению Евгеньевичу принадлежащие мне трикони (отриконенные ботинки) 43-го размера в хорошем состоянии, а также другую свою собственность – хорошую женщину Синичкину Анастасию Григорьевну.

Снизу, под паспортными данными Синичкиной, записанными от руки шариковой ручкой, стояли дата, жирная синяя печать и подписи Сома, Тиховратова и Костоварова В.Г., архивариуса.

* * *

Я выпил кружку залпом и задумался: "Точно, за нос водит с этими идиотскими справками... Какую-то игру затеяла. Хотя, время сейчас такое, и любой самодур с толстой мошной и личной службой безопасности запросто может делать с простыми людьми все, что ему заблагорассудится... И с этой Синичкиной, и со мной". И, вспыхнув (я – Рыба и ненавижу, когда меня в руки берут), вскричал:

– Вы понимаете, о чем говорите? Я не психиатр, не рабовладелец, я глава, ну, не глава, это я хватил, а член своего семейства, у меня трое детей от разных женщин и донельзя расстроенные финансы. Да и как жена посмотрит, вы представляете? Вообразите, я под вечер заявляюсь к ней с вами, вот в этой откровенной кофточке, и говорю: "Кисонька, эта девушка будет жить с нами. Она моя наложница".

Девушка впилась в меня темными глазами. "Колдунья, точно", – подумал я. А она, выдержав паузу, очень мило сказала:

– Так вам не обязательно брать меня в качестве жены или наложницы. Просто возьмите. А потом все образуется. В жизни все всегда образуется.

Мне вспомнилось, как начался мой роман с Ольгой. С того, что напросилась мне в приемные дочки. Папаша, мол, негодяй. Одногодки на карьерах свихнулись. Кругом сволочи, все норовят под юбку залезть. Но ведь со страху напрашивалась. В тайге, набитой психами, разбежавшимися из сумасшедшего дома. "Нет, не возьму", – решил я. И, уже хмельной, пропел, с прищуром рассматривая симпатичное личико девушки:

– Там, в краю, краю далеком, рабыня мне не нужна.

Синичкина скуксилась.

"Фиг ты меня захомутаешь. Ишь ты, в Москву захотела", – подумал я и, сам не желая, выдал то, что сидело у меня в подсознании:

– Знаете, что... Давайте заморозим наши с вами отношения на несколько месяцев. Может так получиться, что через полгода я приползу к вашим ногам и буду умолять вас быть моей госпожой...

– Ну конечно! – обрадовалась девушка. – Давайте заморозим хоть на год. Я скажу Тиховратову, что вы приезжали на меня посмотреть и уехали назад, чтобы подготовить жену и жилплощадь. Так что поезжайте к себе в Москву, а как время придет, дадите мне знать телеграммкой. А сейчас, простите бога ради, мне надо выйти за хлебом и еще кое за чем. Я быстренько.

И убежала, оставив меня донельзя обескураженным.

Допив пиво, я взялся изучать ботинки. Они были славно поношенными, трикони на них менялись неоднократно.

"Сом ведь был участковым геологом... – подумал я, рассматривая наполовину стершиеся железки. – Откуда у него эти полевые говнодавы? Фраерил, наверное...