Муха с капризами

Этот пес-бродяга, пес без характера, пес, для которого единственной целью в жизни была еда, страдал одной человеческой слабостью - любил музыку. Любил до безумия, до самозабвения. Когда кто-нибудь играл на рояле или пел. Душек появлялся как из-под земли. Он садился и слушал. И старался заучить мелодию. Когда ему казалось, что он уже ее схватил, - начинал петь сам. Сначала тихо, робко, потом все громче, все жалобнее. Наконец закидывал голову назад и плакал так, пронзительно, так грустно, словно все свои собачьи печали вкладывал в этот тоскливый напев. У него были совершенно определенные музыкальные вкусы. Он обожал звучные, ритмичные марши. Была у нас даже пластинка - какой-то залихватский марш, - которая на домашнем языке называлась пластинкой Душека. Стоило ее завести, Душек был. тут как тут. Он подсаживался как можно ближе к патефону и слушал. Потом начинал подпевать. Он лизал нам руки, лица, чтобы завели еще раз. А вообще он терпеть не мог нежностей. Когда пластинка останавливалась, подталкивал ее лапой. Скулил, повизгивал - умолял, чтобы ее снова запустили. Ради этого марша забывал обо всем, даже о своих загородных экскурсиях!

Любовь к военной музыке и заставила Душека расстаться с нами навсегда.

Вот как это было. В наш городок вошел полк с оркестром. Он остановился у нас на один день по пути на летние маневры. Поутру все живое помчалось на площадь, где должен был состояться парад. Понятно, не обошлось и без Душека. Площадь-небольшая, как полагается в маленьком городке,-была' запружена любопытными. На тротуаре около аптеки стояло командование полка, городской голова и местная знать. Настроение было торжественное и приподнятое. Внезапно грянул духовой оркестр. Душек ошалел. Он кинулся вперед. Растолкал каких-то женщин. Сунулся под ноги какому-то деду с зонтиком - так, что тот во всю длину растянулся на улице. Кто-то пнул Душека ногой. Пес выскочил на тротуар прямо из-под ног марширующих солдат. Подбежал к трубачам, к тем, у которых были самые большие и самые громкие трубы, и как запоет! Громко, пронзительно! Никогда в жизни он еще так не голосил. Он прямо-таки заглушал оркестр. Ничего не было слышно, кроме его душераздирающего воя.

Скандал! Городской голова изменился в лице. Такой позор для всего города! Что же это такое? Тут праздник, торжество, а пес воет, словно по покойнику. Капельмейстер в ярости. Музыканты дуют в трубы, а сами стараются пнуть ногой пса, который вертится у них под ногами и воет как бешеный. Кто-то кинулся ловить Душека. Но куда там! Пес вертится вьюном, увертывается и "поет". Ах, как он тогда пел!

После парада Душек вернулся домой измученный, избитый, истерзанный. Съел все, что нашлось, и исчез. Больше он никогда не возвращался.

Он пошел за полком. Красота военного марша увлекла эту художественную натуру. И Душек стал странствующим артистом.

Если вы когда-нибудь увидите такого пса - лохматую дворняжку, которая бежит перед военным оркестром, подняв остаток хвоста, словно отдавая честь, и воет, когда оркестр начинает играть марш, присмотритесь к ней получше. Я не ручаюсь, что это не мой Душек. И предупреждаю вас, чтобы вы его не трогали и не звали к себе. Ахнуть не успеете, как он слопает у вас в доме решительно все, начиная от шнурков и кончая роялем.

МУСЯ

1

Душек порой умел быть таким ласковым, что его, как говорится, хоть к ране прикладывай. Понятно, когда ему приходила охота. Случалось это, не отрицаю, весьма редко. Но зато, когда у Душека бывали добрые дни, это был не пес, а просто чудо! Смотрел он в глаза с такой безграничной преданностью, с такой любовью, что, казалось, скажи ему:

- Душек, прыгай в огонь! Он лишь спросит:

- В духовку или прямо в печку? - и из пламени покажется только виляющий обрубок хвостика.

В эти хорошие часы Душек ходил со мной по городу. Не отходил от меня ни на шаг. Ни капельки не интересовали его собаки, играющие в салочки возле фонаря на рынке. Мясные лавки он даже не удостаивал взглядом. Проходя возле колбасной, смотрел в небо и считал голубей, серебряными каплями переливающихся в небесной лазури.

Образец собачьей добродетели, верно ведь? Вот однажды идем мы с Душеком с почты. Свернули в уличку, где был когда-то францисканский монастырь.

В старинном здании монастыря давно разместилась школа. В костёле редко служили. На одинокой, стоявшей рядом звоннице уже не было колоколов. Но редко на какой колокольне бывало столько грому и звону, как на этой онемелой звоннице! И в окнах, и под островерхой крышей, под самым шпилем, и в нишах, и там, где просто выпали кирпичи из обветшалых стен, с незапамятных времен гнездились галки. Тьмы и тьмы галок!

Орали эти черные тучи на весь город. Всюду их карканье было слышно. Ранней весной, когда галки-молодожены искали квартиры с удобствами, людям, проходившим по монастырской улице, приходилось кричать-не было другой возможности понять друг друга.