Мудрые детки

“Ох!”, “Ах!” раздалось вокруг. Лично мне было любопытно, каким образом леди А., учитывая изысканность ее словаря, сумеет описать технические подробности своей супружеской измены. Указав на различие между “кровью” и жидкостью, от которой появляются дети, как она будет эту жидкость называть? “Сперма?” “Малафья” (или “молофья” — не уверена, как правильно пишется)? “Продукт эякуляции” и “семенная жидкость” для ее ораторского стиля казались чересчур научными. Услышав, что она употребила благопристойный компромисс “семя”, я успокоилась, хотя в голове уже не впервые промелькнула мысль о существовании серьезных языковых барьеров между двумя ветвями семейства Хазард.

Поймите меня правильно. Мы к ней были очень привязаны. Мы с радостью предоставили ей переднюю комнату в нижнем этаже и никогда не отказывали в куске хлеба, и я знаю, что она это делает не нарочно, — я даже думаю, что она изменилась бы, если бы могла. Но даже сегодня, неожиданно взорвавшись после десятилетий униженного молчания, она не могла удержаться от высокопарного слога.

— Не твое семя, Мельхиор, однако эти барышни, Мельхиор, получились по твоему образу и подобию! Они обокрали меня, выбросили из собственного дома, растоптали мою любовь — точно так же, как это сделал ты, Мельхиор!

Она разрыдалась. Зашуршали сочувственно протянутые со всех сторон носовые платки. Щеки Перигрина горели огнем, а “прекрасные майские крошки”, вцепившись друг в друга, застыли в пароксизме стыда и раскаяния. Успокоившись, леди А. вытерла лицо скомканной Нориной шалью, высморкалась в нее и продолжила с новыми силами:

— Томимый неутолимой жаждой славы, ты забросил меня, Мельхиор; в вечном своем состязании с покойным отцом...

Вечное состязание? Услыхав об этом впервые, я хмыкнула. Но, если разобраться, откуда мне было об этом знать? Мы с отцом близко, так сказать, не общались.

-...я осталась одна-одинешенька, с пустым чревом. И тут...

Но, будучи настоящей леди, она не смогла закончить фразу, а умоляюще подняла глаза на Перигрина, который одним прыжком оказался рядом и обнял ее за плечи; дочки тоже, рыдая, бросились к ней и с кающимся видом примостились у ее ног. Перигрин уперся глазами в переносицу Мельхиора:

— Эти маленькие чертовки, они — мои, Мельхиор. Прости меня, Мельхиор. Прости нас всех.

Аплодисменты загремели и резко оборвались, как только до публики дошло, что это не шоу. Обессиленная до предела, хрупкая, прекрасная леди А. в изнеможении сделала глоток из предложенной Дейзи фляжки, в то время как видеокамеры продолжали жужжать, увековечивая каждый момент для потомства. Дейзи под большим впечатлением от увиденного громким шепотом интересовалась, кому принадлежат авторские права на этот мини-сериал.

Тем временем Саския и Имоген, уцепившись за юбку леди А., целовали ее и умоляли простить и забыть — кто, мол, старое помянет... Бедный старина Перри во время последовавшего чувствительного примирения оказался не у дел, и я тоже слегка отодвинулась в сторону, погруженная в мысли о том, что мать — всегда мать, потому что с биологическим фактом не поспоришь, а отец ведь частенько — праздник на колесах. Мельхиор тем временем сидел, горестно обхватив голову руками, и Масленка, не зная, как его взбодрить, в отчаянии заламывала руки.

Расправляя усталые члены, публика поднялась и начала оживленно обсуждать сюжет; официанты в это время убрали остатки торта. Свечи на нем догорели сами по себе, никто их не задувал, но наши желания исполнились, и мы сидели с самым сияющим выражением.

Когда, пройдясь по творениям Пуччини, лютни опять успокоились, настало время воспоминаний. Я навострила уши; из памяти выплывали давно забытые мелодии... — попурри из “Что же вы хотите, Уилл?!!”. Мы мурлыкали себе под нос, пока не дошли до “Где ты, милая, блуждаешь?”; ее играли в ритме фокстрота, и Нора толкнула Мельхиора в бок.

— Эй, старина, — сказала она. — Может, потанцуем? Доставь даме удовольствие.

Она подала ему руку, и они пошли танцевать. Давным-давно, в ночь моего семнадцатилетия, он танцевал со мной. Сегодня, в день своего столетнего юбилея, под звуки музыки того времени, когда мужчины носили шляпы, он вышел со второй половинкой. Опять у всех слезы на глазах. Он слегка шатался, ходули, казалось, вот-вот подвернутся, но Нора отлично вела, и оба, улыбаясь, были во власти нежных чувств к давно утерянному, но наконец найденному...

Исключенный из всех происходящих вокруг примирений, Перри между тем оставался безутешен. С убитым видом он возник рядом со мной:

— Они по-прежнему не хотят меня знать, — сообщил он. — И я их вполне понимаю. Боже, Дора, каким я был подлецом.

Глядя на отца и Нору, я расчувствовалась.

— Нам ты никогда ничего, кроме добра, не делал, — напомнила я ему. — Нора всегда говорила, что тебе надо было жениться на бабушке.

- Что?!

— Чтобы у нас была настоящая семья.

Потрясенный, он переваривал услышанное и в конце концов громко захохотал.