Мудрость толпы

– Разумеется. Лучших мы повесили. Тех, кто мог бы помочь, мог бы пойти на компромисс, мог бы попытаться построить мосты. Все они остались болтаться вдоль Вальбекской дороги. Конечно же, эти люди жестоки, алчны и бесчеловечны. Мы сами их этому научили. Мы подали им пример.

– Я впервые вижу этих людей! – ревела стирийка, пока пленников толкали вверх по проходу. – Я невиновна!

Но было уже слишком поздно. Слишком поздно было уже в тот момент, когда они оказались на скамье подсудимых. Ведь в действительности здесь существовал только один заговор: найти тех, кого можно обвинить. И все они были в нем соучастниками.

Судья швырнула на стол кувалду и откинулась на спинку кресла, ковыряя в зубах.

– Что там на обед? – спросила она.

Хуже, чем убийство

– Черт, ну и холодина! – шепнул Огарок, окутанный облачком пара. Он покрепче обхватил тощими руками свои тощие ребра и зарылся подбородком в шарф.

Точно так же делал ее брат – тогда, в лагерях. Они тогда кутались в любой обрывок ткани, какой только могли найти. Жались друг к дружке под одеялом, за кражу которого ей разбили нос. Воспоминание об этом вызвало у Вик внезапное побуждение обнять Огарка, потереть ему спину, накрыть его покрасневшие уши руками в рукавицах.

Вот только последним человеком, кого она обнимала, был Сибальт, и он в результате перерезал себе горло. Так что Вик всего лишь отхаркнула холодную мокроту и сплюнула в промерзшую грязь сбоку от повозки.

– Почему у тебя никогда не хватает одежды?

– Сейчас ни у кого не хватает одежды.

– Констебль в шарфе… Выглядит не больно-то грозно.

– Всяко грознее, чем замерзший насмерть.

Вик согласно хмыкнула, выпустив облачко пара. Трупы замерзших они находили каждое утро – в переулках, на порогах домов, в подвалах, с заиндевевшими ресницами… Земля так закаменела, что этих бедолаг было даже не похоронить.

– А тебе что, никогда не бывает холодно? – спросил он.

Ей было холодно. У нее который день болело горло, воспаленные ноздри постоянно подтекали, и их приходилось постоянно вытирать. Однако Вик знала, что нельзя показывать свой дискомфорт. Показывать боль – значит, напрашиваться на новую.

– В лагерях бывало и похолоднее. Лучше подумай о светлой стороне. – Она отхаркнула новую порцию слизи. – Если бы было теплее, в городе была бы чума.

– Ты так харкаешь, будто у тебя и так чума, – пробурчал Огарок.

– Если боишься заразиться, ты всегда можешь присоединиться к ним, – Вик кивнула в дальний конец улицы.

Сжигатели развели там огромный костер. Изображения царственных особ. Символы прошлого. Портреты короля Орсо, короля Джезаля и множества других коронованных задниц, которые им предшествовали. Мебель, украшенная резными изображениями пылающего солнца Союза. Портьеры с вышитыми гербами знатных фамилий. Столовые приборы с отштампованными патриотическими высказываниями. Флаги. Мундиры. Парики. Веера. Все, что могло быть сочтено аристократическим. Один сжигатель, топая, вышел из соседнего дома и вывалил в пламя целый обеденный сервиз. Люди стояли в опасной близости от огня, протягивая к языкам пламени жадные ладони. На осунувшихся, обтянутых кожей лицах играли отблески.

Огарок глубже закутался в шарф.

– Нет уж, я лучше постою здесь.

– Как мне повезло, – иронически отозвалась Вик.

Впрочем, если хоть раз в жизни быть честной, она была рада его компании. Таково было печальное следствие жизни, которую она для себя выбрала, приговор, который сама себе вынесла: единственный человек, которому она доверяла, был тем самым, кого она шантажом заставила предать своих друзей.

Пайк широкими шагами вышел из погреба, натягивая перчатки.

– Отличная работа, главный инспектор Тойфель! – проскрипел он, наблюдая, как констебли цепочкой тянутся вверх по ступенькам и вываливают охапки бумаг на повозку. Пара листков, вырвавшись на волю, спорхнули на землю и застряли в полузастывшей грязи. – Банк, спрятанный в погребе винного торговца! Мы загнали их под землю, как крыс.

– Если это можно назвать банком, – отозвалась Вик. – Они ссужали деньгами сутенеров и скупщиков краденого – здесь, в трущобах, – держали ломбарды и забегаловки, инвестировали в игорные дома, курильни шелухи, ночлежки, бордели…

– Банк для преступников, – пробормотал Огарок.

Пайк сощурил глаза: