Мудрость толпы

Карнсбик сделал жест в направлении ложи, где сидела Савин. Она выдавила неловкую улыбку и постаралась забиться поглубже в тень. Полжизни она провела, стремясь выделиться из толпы, но сейчас лишь глупцы обращали на себя внимание.

– Я пришел к вам, полный оптимизма! – выкликал Карнсбик в потной манере бродячего торговца, который никогда не купит сам того, что вынужден продавать. – Великая Перемена предлагает нам множество великолепных новых возможностей! Рабочие устремляются в города. – (Их гнали холод, голод и война; все лучше, чем замерзать посреди дороги или подыхать от голода на пороге своего дома.) – Общественные правила и нормативы стали более мягкими. – (Поскольку никто больше не знал, кто за что отвечает и что именно должно соблюдаться.) – Давно занятые земли вновь становятся доступными. – (Главным образом посредством самопроизвольно возникающих пожаров.)

Карнсбик не стал упоминать растущую нехватку продовольствия, угля и сырья, опасность бунта и скорого ареста, а также нескончаемые процессы над перекупщиками, спекулянтами и ростовщиками. Множество пустующих сидений среди аудитории говорили обо всем этом гораздо более красноречиво, чем мог бы сказать даже сам великий машинист.

– Наши друзья в Старикланде, Инглии и Вестпорте испытывают… некоторые опасения. – (Фактически они были почти готовы объявить о своем отделении от Союза.) – Так что, возможно, на данный момент традиционные рынки для нас закрыты. Но перед предприимчивым изобретателем открывается целый мир возможностей! – (Перед теми, кто не разобьется всмятку у подножия Цепной башни.) – Великая жатва ожидает нас, и не только в материальном смысле, но, что гораздо более важно, в нравственном, социальном и культурном отношениях! – (Если получится не обращать внимания на лозунги сжигателей, намалеванные на каждой фабрике и мануфактуре.) – Со свободой и равенством, добавленным к нашим традиционным ценностям – воображению и предприимчивости, – Великая Перемена, несомненно, принесет процветание всем своим детям! – (Тем, кого не пожрет заживо.)

Карнсбик широко раскинул руки, приближаясь к крещендо своей неискренней речи:

– Никто не в силах – и, конечно же, никто никогда не захочет – остановить прогресс!

Никто из публики не осмеливался выделиться, первым начав аплодировать. Мучительное молчание затягивалось, огромное и тяжелое.

…Савин показалось невероятно странным, что в фойе, под двумя огромными канделябрами и треснувшей штукатуркой, там, где прежде висел третий, не было слышно воплей. Никто не плакал, не блевал, не рвал себе лицо ногтями. Жизнь просто продолжалась. Островки разговоров, деловое щебетание – предложения, обещания, уникальные возможности капиталовложений.

– А где старина Хогбек? – спрашивал кто-то. – Арестован?

– Разбился насмерть на испытаниях своего летающего шара, старый дурак. Очевидно, надеялся слететь с небес и унести в своих когтях молоденькую гражданочку.

– Еще ни одна женщина, сев в эту его корзину, не сохранила свое достоинство нетронутым… А Зиллман?

– Разорился. Вложил все свои капиталы в остекление, рассчитывая на то, что все стекла перебиты. Проблема только, что никто больше не заботится их заменять, поскольку завтра их все равно разобьют заново…

Ничто не изменилось с приходом Великой Перемены так сильно, как мода. Костюмы богатых людей все больше напоминали рабочую одежду, в то время как среди женщин идеалом стал образ бесхитростной пастушки. Щеки румянили до багрового оттенка отшлепанной задницы; веера нынче считались ненавистным аристократическим жеманством. Некоторые женщины вовсе перестали носить парики и горделиво демонстрировали собственные безжизненные волосы, словно это был символ их революционной гордости. Прежде публика с ума сходила по экзотическим безделушкам; теперь на все чужеземное глядели искоса, а то и обливали патриотическим презрением. Драгоценные камни резко утратили популярность, зато целые состояния тратились на сухие цветы и венки из трав. Удивительно, что никто не догадался водить с собой стадо коз в качестве украшения. Кормящие груди вздымались так высоко, что представляли для окружающих опасность удушения. Несомненно, Великая Перемена принесла свободу для всех, однако корсеты гражданок были, если такое возможно, еще более тесными, чем те, с которыми приходилось мириться дамам времен царствования короля Джезаля.

– Равенство никогда не раздается равными порциями, – пробормотала Савин.

– Я из Гуркхула, – отозвалась Зури, поглядывая на часы. – Кому это и знать, как не мне.

– Люди ничего не хотят видеть, кроме копуляции и дешевых трюков, – вибрирующим басом жаловался своему знакомому владелец театра. – Некогда наши своды сотрясал призыв великого Иувина к сенаторам! А сейчас мы смотрим, как толстяк спотыкается о ночной горшок и как смазливые парочки делают вид, будто занимаются сексом.

– Ну, секс-то всегда пользовался спросом, признайте!

– Пожалуй. Но в последнее время я вообще перестал понимать, кто на меня работает, актеры или шлюхи.

– Разве есть разница? – Дробная россыпь принужденного смеха.