Мудрецы Талмуда

Однако ее следствием стала человеческая трагедия, глубокая и продолжительная. Много лет, фактически до самого дня своей смерти, рабби Элиэзер отказывался признать свою неправоту. Отлучение не воздвигло между ним и остальными людьми непреодолимую стену, но отныне всякий, вступавший с рабби Элиэзером в контакт, должен был соблюдать определенную дистанцию, отдаляясь от отлученного. Это касалось и тех, кто приходил навестить опального мудреца дома. Друзья и ученики испытывали мучительную неловкость, не смея приблизиться к рабби Элиэзеру. Стремясь избежать ее, они все реже приходили к нему. Постепенно рабби Элиэзер оказался в почти полной изоляции.

В час своей смерти, в потрясающий своим драматизмом миг прощания с друзьями и учениками [11], рабби Элиэзер сказал: Горе вам, руки мои, что подобны двум свиткам Торы, свертываемым навеки. Много Торы учил я и много учил я Торе. Много Торы учил я, но не воспринял от учителей моих даже как пес, лакающий море. Много учил я Торе, но впитали из меня ученики мои лишь как кисть из ведра краски… Рабби Элиэзер ощущал себя подобным непрочитанному свитку Торы. Он чувствовал, что вмещает в себе всю необъятную полноту еврейской традиции. Но она наглухо закупорена в нем, и он не в состоянии передать свое богатство другим…

Рабби Элиэзер нуждался в учениках, которые могли бы черпать из его сокровищницы. Однако, поставив себя в положение, исключавшее возможность учиться у него, он мучается тем, что не реализовал своей способности нести Тору другим. Любимый ученик рабби Элиэзера, рабби Акива, был во многих отношениях чрезвычайно близок к учителю. Более того — он был единственным человеком, способным задавать вопросы из той специфической сферы, о которой не спрашивал больше никто [12]. И вот, даже самый любимый и близкий ученик больше не приходил и не спрашивал ни о чем… Сколь велики должны быть горечь и неудовлетворенность человека, ощущающего, что в нем заключена вся мудрость Израиля, но вывести ее из заточения, передать другим ему не дано! По крайней мере одной из причин скорби, которую отлученный мудрец изливает перед кончиной, послужило его одиночество — одиночество человека, принесшего все в жертву своим принципам. Отстояв их, рабби Элиэзер полностью лишился возможности влиять на происходящее…

Гордая обособленность рабби Элиэзера означала изоляцию его метода в Ѓалахе. В многочисленных спорах, которые он вел с рабби Иеѓошуа, своим постоянным оппонентом, победа неизменно оставалась за старым товарищем рабби Элиэзера по учебе. Рабби Иеѓошуа поддерживали мудрецы, и Ѓалаха почти всегда следовала его мнению. Но несмотря на то, что большинство было на его стороне, сам рабби Иеѓошуа, как и другие мудрецы, относился к рабби Элиэзеру с огромным уважением. Имя рабби Элиэзера было окружено ореолом, его считали величайшим мудрецом своего времени и при жизни называли Великим. И потому отлучение рабби Элиэзера стало трагедией не только для него самого. Выдающийся ум, светоч Торы, воплощавший знания и мудрость своей эпохи, остался в стороне от нее, словно заживо ушел из жизни… Эту болезненную ситуацию тяжело переживали современники. Величие рабби Элиэзера не ограничивалось одной определенной сферой. Он ревностно охранял традицию и твердо отстаивал свои принципы, однако если мы попытаемся охватить весь круг его интересов, окажется, что они затрагивали почти все области Торы. Он занимался учением явным — Ѓалахой и Агадой, и тайным — каббалой. Талмуд повествует о том, как друзья и ученики пришли навестить заболевшего рабби Элиэзера[13]. В этом драматическом эпизоде удивляет то, что слова мудрецов, людей примерно того же возраста, что и рабби Элиэзер, полны преклонения перед ним. О живых людях обычно не говорят: Благо твое для Израиля — что влага дождевая и Благ ты для Израиля как солнце сияющее. Мидраш рассказывает, что рабби Иеѓошуа однажды поцеловал камень, на котором рабби Элиэзер восседал в кругу учеников. Камень этот подобен горе Синай, — сказал рабби Иеѓошуа, — А от сидящего на нем исходит сияние Завета [14].