— Так вот. Возвращаюсь к моей новой книге. У меня получается фантастический детектив. Инопланетянин убивает человека, но мне нужен подходящий мотив. Да. Мне хочется, чтобы читатели долго не могли прийти в себя от удивления или омерзения. Годятся оба варианта. Помогите мне, Трофим.
— Но я уже говорил, что не убивал людей.
— Почему?
— По кочану.
Это было покушение на свободу творчества. Противодействие исполнению профессионального долга, выраженное в откровенно грубой форме. Полняев потерял дар речи, его лицо, прямо на глазах, стало пунцово-красным, поднялось давление.
— Как будто я прошу о чем-то невозможном!
— Довольно, — сказал Даров. — Дружище, сходи в буфет, поправь здоровье, теперь моя очередь поговорить с Трофимом.
Полняев молча вышел вон.
Этот конфликт, ссора или недопонимание, — так, наверное, правильнее, раз уж речь зашла о перепалке фантаста и инопланетянина, окончательно расстроило Дарова. Это что же получается? Павел Павлович, бравый наш подполковник, самоустранился. По его глазам видно, что поселился в нем страх перед неведомой силищей ипа. У военных к страху свое отношение. Это чувство их учат сначала обнаруживать в себе, а потом и преодолевать еще в училище. Военный, лишенный страха — пустой номер. Робот бессмысленный. Собираешься сражаться, будь готов встретиться с первым своим врагом — страхом. Как об этом написано у Кастанеды. От него не спрячешься. Но победа достанется тому, кто сумеет его преодолеть. Герой не тот, кто не ведал страха, а тот, кто сделал свою работу, преодолев его. Не избавился от страха, а перешагнул через него. И если человек вдруг понимает, что это выше его сил, тут словами делу не поможешь. Толку от такого воина не будет. И самое разумное, что он может сделать — признаться: «Все. Я спекся. Не надейтесь больше на меня. Я слабое звено». Собственно, именно это и произошло с Павлом Павловичем. Отныне он потерянный для общего дела человек.
Совсем другое дело с Полняевым. Этот живет в своем выдуманном мире и страха не ведает. Тоже ничего хорошего. Бесстрашие — плохая позиция на переговорах с инопланетянами. Это явный признак нулевой социальной ответственности. Инфантилизм классический. Обидно. На Полняева Даров рассчитывал. Иногда тот был способен выдать целую россыпь оригинальных идей, что очень ценно. Особенно сейчас. В конце концов, это его работа — разъяснять простым людям особенности поведения и замыслы инопланетян. Даров вздохнул. Он уже понял, что толку от Полняева не будет. Но почему? Это оставалось загадкой. Проще всего было выяснить причины такой неприязни у самого Трофима. Что он и сделал.
Трофим поморщился. Но разговор поддержал.
— Почему вам не нравится Полняев?
— Он скучный.
— Полняев? Не верю.
— Может быть, и глупый. Но утверждать не буду.
— Его книги популярны у многих читателей.
— Прочитал две штуки. Больше читать не буду.
— Но почему? — удивился Даров.
— Такое чтение до добра разумное существо не доведет. И, почти наверняка, помешает установлению доверительных отношений между нашими народами.
— Терпеть не могу бездоказательные обвинения.
— Я тоже, — сказал Трофим задумчиво. — Но этот человек ужасен. Мне он совсем не нравится. Какой-то он противный.
— Даже у самых отвратительных людей, есть что-то хорошее.
— Особенности нашей психологии таковы, что мы большое внимание уделяем приятным качествам собеседника. А у вашего Полняева я таковых обнаружить не смог. Он противный человечек. Человечек. Не хочу с ним говорить.
— Хозяин — барин, — Даров согласился, что Трофим имеет право выбирать себе собеседника. И все-таки, что он сделал не так?
— Он решил сделать меня персонажем какого-то фантастического детектива. Не знаю, как у людей, а для нас это оскорбление.
— Почему?
— Нет занятия глупее, чем чтение фантастического детектива. Там люди не люди, жертвы не вызывают сопереживания, преступники идиоты, их цели не имеют к действительности никакого отношения. Бессмысленность повествования может конкурировать только с убожеством воображения. Можно еще долго перечислять недостатки подобной литературы, но зачем?
— Он расстроится, если я ему расскажу об этом.
— Не верю даже в это. Он самодостаточен, то есть не готов к переговорам.
— А вдруг ему нужна помощь? Вы же хотели помочь всем людям, неужели для Полняева сделаете исключение? Как-то это нелогично.
— Пожалуй вы правы. Можно попробовать. Но это очень сложная задача.
— А зачем решать простые? Пусть это будет проверкой. Мы должны убедиться в ваших добрых намерениях.
— Хорошо, — сказал Трофим. — Я согласен.
Утром Дарова разбудил ранний телефонный звонок.
— Чего тебе надо? — спросил он, сообразив, что зачем-то понадобился Полняеву.
— Плохо мне. Кроме тебя мне никто помочь не может. Нужен совет.
— Обратись к Трофиму.
— Издеваешься?
— Что у тебя случилось?
— Это не телефонный разговор. Пойдем, прогуляемся по набережной.