Мудрецы и поэты

Говорят, что понять – значит простить. Он простить может каждого, то есть наплевать, но понять – никого. Ему кажется, что понимать другого – означает не перебивать, когда говорит другой, а относиться критически к своим убеждениям – означает излагать их полушутливо и быть готовым в любой момент прервать разговор. А если в интонацию добавлена капля самоиронии и примеры приводятся комически-преувеличенные, то полное беспристрастие достигнуто, идейные противники обеспечены им с рыцарской щедростью. Говорить с улыбкой – значит быть беспристрастным, хотя бесстрастно можно только молчать, а раз ты о чем-то заговорил, значит, был толчок – страсть. Но отец, чуть услышит в голосе оживление, глохнет окончательно – молодо-зелено. Говорить нужно, подобно оракулу: не ты говоришь, а божество вещает из тебя, ты лишь посредник между Истиной и слушателем. Он никогда не скажет: я этого не хочу, а разве лишь: нам этого не надо. Самый большой либерализм при этом – шутливая интонация. К тому же, если говорить шутливо, становится похоже на то, что всерьез ты так не думаешь, а хочешь немножко пощекотать собеседников для веселого препровождения времени, и тебе охотно прощают такое невинное и остроумное чудачество, только шутливо же погрозят пальцем. Но, кстати, он и в самом деле всерьез так не думает. В самом деле он думает, что нечего думать, а надо выполнять что положено. А положено ох как многое, ох как скрупулезно регламентированное! С какого конца разбивать яйцо, как писать стихи, сколько сахара класть в чай, как организовывать посевную, как застилать кровать, какую носить прическу, как управлять государством, как пришивать пуговицы, как распределять обязанности в семье, какие танцы танцевать, на ком жениться и с кем разводиться (ни с кем). На одну переписку свода его законов ушло бы несколько десятилетий. Но он добрый человек и никого не хочет обижать. Пусть уж живут как хотят. Хоть и неправильно. Собственный жизненный путь при всей его извилистости кажется ему сконструированным твердо и целесообразно. Как штопор. Если он случайно пообедал в какой-то столовой, то это лучшая столовая в городе и в ней только и следует обедать.

Между тем все его считают умным, тонким и деликатным, потому что он много читает и никому не возражает, разве что в том смысле, что жизнь сложна, поэтому трудно решительно осудить кого-нибудь. Это амплуа всем по душе: ах, Борис Дмитриевич, вы каждому найдете оправдание! Он по природе, видимо, неглуп, и оправдания его иногда бывают неожиданны, но все это притворство, – что бы ему не попритворяться и с ней! – а думает он, что ничего там сложного нет, кроме распущенности и уклонения от обязанностей, но сказать вам этого нельзя, да и не мое это дело, только неприятностей наживешь, ведь вы такие закоренелые лодыри, пьяницы, обманщики и распутники, что исправит вас одна могила, вы и слушать не станете, только озлобитесь, так лучше уж кину вам кость, скажу, что у вас есть какие-то сложности и затруднения. Он, так сказать, умен из вежливости. С ней же притворяться он считает излишним, а может быть, и нечестным. Может быть, он не притворяется с ней потому, что считает ее не чем-то отдельным, а частью себя.

Читает он много и целенаправленно, в основном по вопросам морали: долг, совесть, труд, семья, – но интерес его к этим вопросам не означает, что он ищет в них чего-то нового: он как бы готовится к собранию, на котором его мнения будут поставлены на голосование, и делает из книг только те выписки, которые «за». На целые книги он не ссылается, поскольку в них на одной странице бывает «за», а на другой чуть ли не «против» или что-то в этом роде. Он в огромных количествах делает выписки из них и выписки эти содержит в идеальном порядке. Он называет это – отделять золото от примесей. Золотоносные пласты разной щедрости – от Библии до «Крокодила».

Это основное чтение, но есть и побочное: чтение тех, которые «против» или воздержались. Этих он судит строго, хотя сам же считает любые суждения, выходящие за служебные рамки судящего, дерзостью, близкой к распущенности. В побочном чтении он в лучшем случае находит ничтожество, и притом вредное, поскольку оно отбивает вкус к нужному. У лириков он не находит лиризма, у юмористов – юмора, у публицистов – гражданственности, а у моралистов – нравственности.