Мудрец_05

Паша едва не вздрогнул. Так отец всегда начинал истории, которые рассказывал ему перед сном, когда он был маленьким. Паша даже не думал, что помнит эти слова, — и вдруг разозлился снова. Отец правда думает, что одним предложением можно все исправить?

— Больше всего я люблю картины с историей — те, что связаны с интересными людьми и событиями, — начал отец. — Знаешь, почему я сразу понял, что это Серов, когда увидел картину на сайте распродаж? Потому что видел ее раньше.

Повисло молчание.

— И где? — хмуро спросил Паша: он уже понял, что без этого отец не продолжит.

— На двух фотографиях Николая Второго, последнего русского императора: из Царскосельского дворца и из Тобольска, куда его отправили в ссылку. Я часто разглядываю фотографии известных людей начала двадцатого века — мне интересно, какие картины висели на стенах в их домах.

Он посматривал на Пашу с опаской, будто ожидал, что тот сейчас начнет драться, бить кулаком по стенам или вроде того. Но тот молчал, и отец заговорил снова:

— Я подумал: если император забрал картину даже в ссылку, значит, она ему очень нравилась. И вспомнил, что однажды читал историю, которую описывал один приятель художника Серова — того, который написал «Девочку с персиками».

— И еще три сотни других картин. Я знаю, кто такой Серов.

Отец удивленно кивнул и продолжил:

— В тысяча девятисотом году император заказал Серову свой портрет, и тот приехал в Царское Село. Этот портрет…

— Я знаю. В Третьяковке. Царь в сером мундире сидит, положив руки на стол, — перебил Паша. — Дальше рассказывай.

На этот раз взгляд отца задержался на нем чуть дольше.

— Мало кто знает, что в тот приезд Серов написал еще одну картину. В пересказе его приятеля эта история выглядела так. Однажды Серов увидел в саду двух маленьких дочек царя, которые качались на качелях. Серов сбегал за картоном и нарисовал их — они на него даже внимания не обратили, — а перед отъездом подарил картину царю. Тому она очень понравилась, и он сказал: «Здесь будто изображено само счастье».

Голос отца стал деловитым, твердым, словно он решил, что хоть кто-то здесь должен держать себя в руках.

— Этой картины нет ни в одном списке работ Серова, она просто исчезла. Кроме одного упоминания в письме, о ней вообще нет сведений. Так что никто и не искал. И вот я вижу на сайте, среди всякой ерунды, ту самую картину, что была на фотографиях. А когда увидел ее вживую, сразу понял — да, это Серов. Я его хоть на ощупь узнал бы.

— И откуда она там взялась? — вяло спросил Паша.

— Никто не знает, куда после революции делось личное имущество царской семьи. Наверное, кто-то взял картину себе, но боялся, что выяснят, кто на ней нарисован, и замазал имя художника. Старушка сказала, что отец и дед ее мужа были крупными партийными деятелями. Думаю, мы никогда не узнаем, как она им досталась. История увеличивает цену картины в сотни раз, но выгодно продать ее может только законный владелец — краденое на арт-рынке ценится дешево. Поэтому Сергей и придумал такой план.

— Какой? — Паша только сейчас сообразил, что не спросил, зачем, собственно, его отца здесь заперли.

— Когда его мать умрет, он унаследует все ее имущество и тогда сможет продать картину на аукционе. Главное, чтобы старушка не передала ее в Третьяковку. Он сказал, что она упрямая, свои решения никогда не меняет, и предложил мне украсть картину.

— Но зачем ему ты? Он мог сам это сделать или приказать Моржу.

— А ты соображаешь, — хмыкнул отец, будто заметил это первый раз в жизни, — хотя, возможно, так оно и было. — Про ценность картины знали только он и я, и он боялся, что мать заподозрит его. Поэтому ему нужны были доказательства, что это моих рук дело. Во всех комнатах ее дома он в каком-то приступе паранойи установил камеры слежения, которые у старушки, конечно, всегда выключены, но на юбилее, когда в доме будет полно народу, он уговорит ее их включить. Если на записи попадет, как я влезаю в окно и выношу картину, ему будет легко убедить мать, что он сам не имеет к этому отношения.

— А ничего, что она заявит в полицию и с этой записью тебя быстро поймают?

— Полицейским он скажет, что матери уже восемьдесят пять, и ей взбрело в голову, что мазня, полвека висевшая на стене, — бесценный шедевр. На самом деле вор просто собирался вынести из дома все, что плохо лежало, но его спугнули, и он успел прихватить всего пару картин. Вряд ли после этого полицейские собьются с ног, ища похитителя. Но я ему сказал: «Я не вор, мне дорога моя репутация, и я не собираюсь…»

— Сколько она может стоить? — перебил Паша: еще одну речь о репутации отца ему слушать не хотелось.

— С учетом истории, думаю, на аукционе можно было бы получить, самое меньшее, тридцать миллионов долларов. Это почти два миллиарда рублей.

Паша едва не застонал. Теперь ясно, почему Сергею далась эта картина.

— Это же даже не холст, а картон. Не может он столько стоить.

— Может. Тем более что больше нет ни одной картины, изображающей детей царя, — а их у него было пятеро. Эта — единственная на свете.

— Взрослых их тоже не рисовали?