Мучение любви. Келейные записи

Иной раз видится так: монастырь с внешней стороны – одно, и совершенно иное, когда вступишь на путь самой монашеской жизни и действительно будешь идти по этому пути, уходя все дальше и дальше вперед. Сама монашеская жизнь – это какой-то подземный, темный лабиринт, узкий, весьма труднопроходимый, тесный, прискорбный, словно глубоко под землей проложенные коридоры катакомб со многими спусками и подъемами, полные неожиданных опасностей и препятствий; или узкая, малохоженая тропа в густой чаще леса, со всех сторон открытая для всевозможных неожиданностей, пугающая нападением диких зверей и жестоких разбойников. Это – главная часть монашеской жизни. Но у этого многострадального мира есть и свой вход. Так у древних амфитеатров, в которых происходили жестокие, кровопролитные сражения гладиаторов с дикими зверями или казни, где нередко завершался и мученический подвиг христиан, обреченных на встречу с кровожадными хищниками,– у входа возводился роскошный павильон или изящно устроенная галерея со стройными мраморными колоннами, с витражными окнами, резными седалищами, с уютными балконами, залами для отдыха, с садами и фонтанами, увешанные картинами, изображающими сражения и триумфы победителей, воодушевляющими на подвиг. Оттуда слышалось пение, в воздухе носились приятнейшие ароматы цветов и ладана, многое располагало к покою и размышлению о великом и прекрасном. Но как тогда, так и сейчас для нас этот «парадный вход», так внушительно обставленный и украшенный со всей роскошью и величием – только приглашение, только зов на подвиг, только призыв потрудиться, пролить кровь, расточить свое богатство, неправедно стяжанное, ради того, что ждет там, в конце,– по благополучном завершении подвижничества, после многотрудного путешествия по сложному лабиринту испытания, искушения нашей веры и любви, нашей самоотверженности и отреченности от мира сего. Этот торжественно убранный зал с поучительными изображениями и многозначительными символами, это торжественное, точно неземное, возвышеннейшее пение, сладчайшее благоухание фимиама, напоминающее воздух райский, уносящийся в небо радостный колокольный перезвон – ведь все это только отблеск неба на земле, только отражение, только указание на то, чтО там – в конце пути – для тех, кто решится и пойдет до конца. Но кто из нас идет дальше этого парадного входа? Кто входит в эту таинственную дверь и решается идти в глубь темного коридора? А если кто и входит и осмеливается несколько углубиться, то вскоре уже, испугавшись темноты или холодного дуновения, таинственных шорохов, одиночества, а более всего влекомый разного рода привязанностями к тому, что осталось позади и должно быть уже навсегда погребено за той дверью, угрызаемый какой-то многосложной тоской и скукой, как будто вспомнив, либо что забыл еще что-то взять с собой крайне необходимое в дороге, либо что не успел еще с кем-то попрощаться перед своим дальним путешествием,– спешит назад. И вот, мы так и толчемся в этом «зале ожидания», в парадном вестибюле, по-разному объясняя свое промедление, из-за которого не начинаем путь. Редко кто все-таки войдет и будет идти в этом полумраке, лишь угадывая где-то далеко впереди слабые отсветы проходов, воодушевляемый верой, укрепляемый надеждой достичь того, чего здесь, на земле, и вообразить себе нельзя. Но нет уже той решимости у нас, той горячности сердечной: мы чаще всего так и остаемся навсегда в этой прихожей, разговаривая о том о сем, попиваем чаек, отдыхаем на балкончиках, любуемся земными цветами, земными садами и многозначительно приводим цитаты из книг, рассказывающих о том, что бывает там – в конце, если открыть вот ту дверь и пойти туда и идти долго, долго. Мы даже удивленно подымаем брови и стараемся придать лицу особенно серьезное выражение, когда читаем о том мире. Но вскоре уже опять принимаем вялую позу, беззаботное выражение, зеваем и вдруг рассказываем какую-нибудь совсем уж смешную историю, не имеющую никакого отношения к тому, почему мы здесь. Так и живем изо дня в день, из года в год; даже поем о том мире, читаем, молимся, кадим, пишем иконы, до блеска трем церковную утварь – в общем, делаем многое, чтобы сохранить память и знание о том прекрасном мире, который отделен от нас этим долгим, узким коридором…

Где мы находимся?