Мстительница

— Шалва, молодец. Теперь делайте всё в точности так, как я уже говорила. Если забыли, напоминаю: отходите от машины на десять шагов, останавливаетесь посредине дороги и раздеваетесь до трусов. Потом еще на пятнадцать шагов удаляетесь от одежды. Я ее проверяю, и можете одеваться. Шаг вправо, шаг влево — побег, стреляю без предупреждения. Как я это обучена делать, вы уже убедились. Усвоил всё, что сказала?

Лаконичное:

— Всё.

— Исполняйте.

В течение следующих пяти минут она не без удовольствия наблюдала за тем, как ее капитулировавшие противники исполняют неловкий стриптиз. Потом, оставшись в одинаковых пестреньких трусиках-плавках, отходят от груды одежды и дисциплинированно застывают на указанном расстоянии.

«Если бы сейчас кого-нибудь вдруг занесло на эту тропу… — с усмешкой подумала темноволосая красавица, поднимаясь из своей засады (в левой руке «Кипарис», в правой «Глок-19»). — Интересно, что бы вообразил себе этот проезжий при виде подобной картинки? Наверное, поспешил бы врубить заднюю передачу и, наплевав на бугры и колдобины, рванул во всю прыть отсюда подальше».

Она подошла к груде шмотья, небрежно разворошила ее ногой и, потратив еще минуту на то, чтобы обвести настороженным взглядом кусты и дорогу, присела на корточки. Положила возле левой ноги «Кипарис». «Глок-19» оставался по-прежнему направлен на застывших, как статуи, двоих генацвале в пестрых трусах.

— Шаг вправо, шаг влево… — еще раз напомнила девушка. — Шалва, кинь-ка мне сотовый. Больше он тебе не понадобится. Будем разговаривать так.

Она ловко поймала точно брошенный телефон, положила его на асфальт и свободной левой рукой принялась тщательно обследовать одежду.

Предмет за предметом… карман за карманом… складку за складкой…

Опять стал накрапывать дождик.

На ухабистую дорогу, по которой за последние два часа не проехало ни одной машины, начинал опускаться вечер…

Высокая стройная красавица с черными волосами и с австрийским «Глоком» в правой руке не успела закончить с проверкой и половины трофейной одежды, когда раскаленный докрасна металлический стержень вдруг воткнулся ей в поясницу чуть правее позвоночника и лишь каким-то неподдающимся объяснению чудом не опрокинул ее на асфальт. И в тот же миг всю правую часть спины, все внутренности пронзила такая дикая боль, какой она не испытывала никогда в жизни.

Девушка коротко вскрикнула и на короткое время даже утратила чувство реальности. Дыхание сперло, перед глазами встала непроницаемая пелена. Всё остальное, за исключением этой ужасающей боли, перестало существовать.

В окружающую действительность ее вернул второй стержень, вонзившийся в спину чуть повыше первого.

Может быть, потому, что две эти вспышки дикой боли от обоих ударов каким-то образом нивелировали друг друга и утратили свою остроту, распределившись по всему телу…

Может быть, потому что до ушей девушки донесся звук выстрела, и она поняла, что кто-то подкрался к ней сзади и теперь ее (потерявшую бдительность) хладнокровно расстреливает — во что бы то ни стало надо дать подонку отпор…

Может быть, это был шок, и только поэтому у нее получилось, скрипнув зубами, окончательно не потерять от боли сознания. Более того, сохранить и ясность взора, и четкость движений, и верность руки…

Может быть…

Если бы не одно из этих «может быть», то и Шалва, и его кунак (оба в пестреньких трусиках-плавках) остались бы живы. Почему они при первом же выстреле не бросились наземь и не попытались откатиться по асфальту с дороги, почему хотя бы не бросились в рассыпную, почему продолжали стоять вплотную друг к другу в каком-то десятке шагов от раненой девушки, объясняется только одним:

Всё-таки не профессионалы! Обычные дилетанты! А дилетанты, которые лезут не в свое дело, обречены!!! Первая же пуля, выпущенная из «Глока», угодила точно в переносицу Шалве, вторая пробила низ живота его уже мертвого тела. Три следующие кучно легли в левую половину груди его кунака.

«Эти готовы, — сумев на секунду вышвырнуть из сознания одурманивающую боль, подумала девушка. — Готова и я. Остались минуты. Мне прострелили печень, — хладнокровно поставила она сама себе смертельный диагноз. — Теперь поквитаться бы с этим стрелком и можно с чистой совестью подыхать. Только как поквитаться? Где мне его искать?

А-а-а… Наплевать… Пес с ним… Пусть живет, сволочь… А мне бы прилечь… И поскорее потерять сознание… О, черт, как же больно… Прилечь… прилечь…»

Не выпуская из правой руки пластиковую рукоятку «Глока», она опрокинулась на длинное черное пальто, валявшееся почти под самым боком, даже нашла в себе силы подтянуть себе под голову свитер одного из кавказов.