Моя рутина не менялась. Я надевала нейронный мост, подключалась к тому узлу, который в прошлый раз показал себя лучше всего, потом проверяла периферию на случай, если там найдется сигнал получше. Иногда его не было вообще, а иногда он исходил от какого-нибудь узла на дальнем конце черепа, который обычно со мной не разговаривал.
Когда у Труско была какая-то особая передача, которую он желал отправить обратно в Собрание или на другой корабль, это всегда шло следующим номером. И надо было действовать аккуратно. Не было никакого смысла просто выкрикивать сообщение в пустоту. Мне приходилось настраиваться и прислушиваться к получателю – дружественным костям где-то там, в космосе. Это мог быть корабль, знакомый Труско, а также брокер или кто-то еще на одном из миров. Все равно что просеивать море шепотов в поисках голоса, который повторяет твое и только твое имя, а потом вам двоим приходилось настроиться друг на друга, прильнуть близко, как пара влюбленных, чтобы произнести нужные слова до того, как поблизости объявится чье-то любопытное ухо.
Кроме того, я должна была ловить любые специальные передачи, предназначенные для Труско, а также общие трансляции для всех кораблей, вроде известий о солнечной погоде или чрезвычайных происшествиях – как с тем парусником, теряющим дыхаль. И наконец – только вот на самом деле это занимало большую часть времени с черепом, – я должна была прислушиваться к сигналам, которые определенно не предназначались для нас, но мы все же могли их уловить.
Этим большей частью мы занимались и согласно указаниям Ракамора. Любой капитан больше всего радовался, получив инфу, не предназначенную для его корабля. В девяти случаях из десяти сведения не имели пользы, но время от времени попадалось что-то толковое. Подсказка относительно шарльера, который вот-вот откроется, или история о команде, попавшей в неприятности. Если капитан находился в правильном месте, с правильным кораблем, он мог предпринять действия на основе этих разведданных. Этим пытались заниматься все. И мы знали, что каждый парусник в космосе старается выкрасть наши секреты. Против этого существовали только два способа защиты. Лучшие черепа и лучшие чтецы костей. И даже их иной раз было недостаточно.
Но на самом деле дела Труско меня не интересовали. Сама по себе комната костей была для меня важна лишь в том смысле, в каком позволяла вновь связаться с Адраной.
От нее пока что не было вестей.
– Мы об этом даже не думаем, – отрезала Прозор.
– Я бы сказала, что думаем, – уже потому, что ты внезапно снова заговорила на эту тему.
– Только ради того, чтобы ты выбросила идею из котелка раз и навсегда. Ты что, не слушала, когда я рассказывала тебе, что там произошло?
– Ты сказала, что вы оставили добычу. А еще сказала, что до вас внутри Клыка никто не бывал, так что весьма велика вероятность, что и после туда никто не возвращался.
– Мы тоже не вернемся.
– Нам придется, Прозор. Мне нужно то, что вы там оставили в золотых ящиках, – те пугающие штуки, о которых ты говорила. Оружие и броня, верно? И вы ничего оттуда не вынесли, когда поверхность начала уплотняться. Значит, оно все еще лежит там и ждет. Поступим так же, как Рэк, – пустим в ход веревки и ведро. Спустимся вниз по шахте до самых хранилищ, потом поднимем все наверх. Это просто шарльер. Ни один из них не безопасен, так что же в этом такого плохого?
– Ты все понимаешь, Фура. Если бы не понимала, не ходила бы вокруг да около с этим своим планом.
– Я знаю, что Гитлоу погиб в Клыке, – осторожно проговорила я. – Помню эту историю до последнего слова. Кажется, в тот раз ты впервые заговорила со мной так, словно я была не грязью, которую Рэк принес на корабль на ботинках. Но Гитлоу погиб не из-за шарльера или наследства призрачников, верно? Его убила Шевериль. Она перепугалась и опрокинула ведро. Дурное дело, да. Но шарльер ни при чем. Если Шевериль была из пугливых, рано или поздно она должна была совершить ошибку.
– Не говори об этом так, – мрачно предупредила Прозор, – словно побывала в том месте.
– Мне очень жаль. Правда. То, что ты рассказала про Гитлоу… – Я содрогнулась всем телом. – Мне хватает воображения, Проз. Мне и не нужно было видеть все своими глазами после твоего рассказа. Но вот в чем соль. Наша проблема – не Клык. Это Боса Сеннен, или кто там сейчас носит это имя. И по сравнению с тем, что она сделала с Триглавом, Жюскерель и остальными… Гитлоу умер легко.
Прозор схватила меня за запястье, и в ее глазах вспыхнула по-настоящему свирепая ярость. Она вывернула мне руку. Я почувствовала, как кости скрежещут друг о друга, словно два ржавых железных прута, готовые сломаться. Стиснула зубы, сдерживая боль и ожидая, чтобы Прозор меня отпустила или оторвала руку – как ей захочется.
– Ты заслужила право говорить мне некоторые вещи, – сказала Прозор. – Это не одна из них.
– Но это правда, – тихо ответила я. – И ты это знаешь.
Она сжала мои кости до хруста. Потом отпустила.