Безрадостные, засушливые земли — пограничье великой пустыни Вухуань, где редко-редко встречались шатры прокаленных солнцем кочевников, — сменились бескрайней страной топких болот. Водоплавающие птицы тучами кружились над неподвижной гладью озер. Красноглазые, злобные болотные буйволы с плеском и фырканьем продирались сквозь высокие тростники. Неумолчно жужжали кусачие рои насекомых. Далеко разносился кашляющий рык тигров, вышедших на охоту…
Конану не привыкать было к болотам. Ему доводилось пробираться и джунглями Куша, и непролазными трясинами, что окаймляли море Вилайет. Прежняя сноровка весьма ему пригодилась, пока, пользуясь то самодельными мокроступами, то плотами, на скорую руку связанными из бамбука, он пересекал эти негостеприимные края.
Наконец болота остались позади, но идти не сделалось легче: начались густые джунгли. Конан не выпускал из рук тяжелого жайбарского ножа, буквально прорубаясь сквозь заросли. Железная решимость гиганта-киммерийца была столь же крепка, как и его закаленные мышцы.
И вот что поневоле бросалось в глаза: когда-то эта земля была населена и богата. Когда-то очень давно, когда для цивилизации Запада едва занимался рассвет. Конану то и дело попадались среди джунглей обветшалые развалины храмов, дворцов и даже целых городов, покинутых и позабытых много тысячелетий назад. Пустые черные окна казались глазницами черепов. Лианы обвивали статуи неведомых, дочеловеческих богов — изъеденные временем, рухнувшие с пьедесталов… Потревоженные вторжением обезьяны разбегались с дороги, испуганно вереща.
Джунгли постепенно сменились холмистой равниной, где под присмотром шафрановокожих пастухов бродили стада. Эти земли пересекала Великая Кхитайская Стена, протянувшаяся через горы и долы. Конан помрачнел, завидев ее. Была бы при нем хоть тысяча бесстрашных аквилонских солдат с таранами и катапультами, он бы живо преодолел это гигантское, но малолюдное сооружение: молниеносный удар достиг бы цели прежде, чем с других участков стены подоспела бы помощь.
Нынче Конан не располагал ни воинами, ни осадными орудиями, но, тем не менее, пересечь Великую Стену было необходимо. И вот в темную ночь, когда плотные облака укрыли луну, он перелез ее испытанным воровским способом — при посредстве веревки, снабженной крюком. На стене остался лежать страж, оглушенный ударом по шлему. Оказавшись на той стороне, Конан пустился через травянистые луга неспешной на первый взгляд рысцой, незаметно пожиравшей милю за милей. Он редко останавливался отдохнуть.
Скоро опять начались джунгли; но, в отличие от нехоженых дебрей, которые он только что с таким трудом пересек, здесь повсюду встречались свежие следы пребывания человека. Заросли бамбука были густы по-прежнему, однако теперь меж коленчатых стволов виднелись узенькие тропинки. Лианы вились с дерева на дерево; ярко окрашенные пичуги щебетали над головой. Издалека доносился рев леопарда…
Конан крадучись двигался по тропе, сам похожий на дикого хищника джунглей. Если верить словам кхитайского раба, освобожденного после битвы в море Вилайет, — он как раз вступал в лес, окружавший город-государство Пайканг. Кхитаец говорил ему: джунгли простирались на восемь дней пути. Конан надеялся преодолеть их в четыре. Но перво-наперво следовало разыскать хоть какую-нибудь деревушку. Насколько ему было известно, жители леса боялись и ненавидели жестокого владыку Пайканга. Словом, Конан крепко рассчитывал обрести в них друзей, которые помогут ему достичь города кратчайшим путем.
В бамбуковой чаще царила жутковатая, загадочная полутьма. Конан ощущал ее почти как физическое присутствие. Неисследованная, тысячелетиями не знавшая — если не считать редких троп и полянок — топора, эта чаща, казалось, молчаливо хранила тайны давно прошедших эпох. Нагие, немыслимо ровные бамбуковые стволы высились со всех сторон, словно бы погруженные в вековую думу. Понятные лишь посвященным, традиции этой страны считались древними еще в те времена, когда люди Запада впервые познакомились с огнем. Обширны и овеяны временем были сокровища знаний, накопленные ее философами, ремесленниками… и колдунами.
Конан покрепче перехватил рукоять изогнутого клинка, стряхивая тягостное наваждение. Его ноги бесшумно ступали по ковру опавшей листвы. Он чувствовал себя волком, вторгшимся в охотничьи угодья чужой стаи: все его чувства были предельно обострены. Вот в гниющей листве послышался шорох. Громадная змея, грифельно-серая с пламенеющим алым зигзагом вдоль спины, взвилась в хищном прыжке. Капли яда блеснули на длинных, готовых вонзиться клыках. Но меч в руке Конана просвистел мгновением раньше. Острое лезвие отсекло ядовитую голову. Конан хмуро вытер меч и двинулся дальше, а длинное тело змеи еще долго свивалось кольцами и корчилось в предсмертной агонии…
Потом что-то заставило его остановиться и замереть в неподвижности. Уши Конана настороженно ловили малейший звук, ноздри раздувались, вбирая едва уловимые запахи. Он услышал звяканье металла. А теперь к нему добавились и человеческие голоса.