Мститель

Все, связанное со взаимоотношениями полов, чрезвычайно волновало Эрритена. Он много разговаривал на эту тему с Хивом и выяснил для себя удивительные вещи. Оказалось, для Пауков секс значил совсем не то, что для людей. Это наваждение, от которого было невозможно или, по крайней мере, чрезвычайно трудно избавиться, овладевало каждым пауком-самцом всего несколько раз в жизни. И когда такое случалось, не оставалось ничего другого, как отправляться на поиски самки, которая именно сейчас чувствовала в себе инстинктивную потребность стать матерью. Причем и сами эти поиски, и все, что следовало за ними, не имели никакого отношения к «чувствам», которые так любят приплетать к своим любовным играм люди. Это было как рок, от которого не спрятаться и не сбежать, и самец-паук думал о том, что его ожидало, уж никак не с удовольствием. Скорее, со страхом. Потому что каждый из них знал, что во время совокупления у него что-то такое произойдет в организме, от чего разум временно откажется ему служить. И тогда он сам – подумать только, сам! – начнет умолять самку завершить процесс тем, чего ему в эти мгновенья будет хотеться больше всего на свете – а именно, растерзать его, откусить голову, вырвать сердце, выпить кровь и, в конечном счете, сожрать его.

Некоторым самцам в процессе совокупления удавалось сохранить остатки разума и удержаться от подобного призыва.

В этом случае они не получали полного удовлетворения, но зато оставались целы. Однако если этого не происходило, если контроль над разумом удержать не удавалось, вступал в силу своеобразный кодекс чести, отступить от которого для Пауков было совершенно немыслимо. Или, может быть, правильнее было бы назвать это не кодексом чести, а голосом крови. Самка просто не могла поступить иначе. Если самец выражал желание быть сожранным, она непременно так и поступала. Кроме всего прочего, считалось, что для будущих детей это очень полезно; все, что знал и умел их отец, входило в сознание Паучат непосредственно, через организм их матери. Сама сущность самца как бы растворялась в его детях.

Тот Паук, которому удавалось выйти из этого испытания целым и невредимым, благодарил Богиню, и забывал о сексе до следующего критического периода, который, как правило, наступал через несколько лет или даже вообще не наступал никогда.

Брат Хив всегда проявлял очень большой интерес к людям, причина которого, по правде говоря, так и осталась для Эрритена загадкой. Как бы то ни было, Хив знал, что у людей с сексом дело обстоит совсем иначе, чем у Детей Богини.

Получая от этого занятия огромное удовольствие и совершенно ничем не рискуя, они предаются ему гораздо чаще, чем Пауки. И, уж тем более, никто из партнеров не сжирает другого в процессе совокупления. Для людей секс – не прыжок в пропасть с непредсказуемым результатом, а нечто почти столь же обыденное, как еда или другие чисто физиологические удовольствия. Зная все это, даже Брат Хив не мог понять, отчего так всполошились родители Эрритена, когда тот совокупился со своей сестрой по крови. Разве что тут сыграла роковую роль именно их родственная близость, но это были уже такие тонкости человеческих взаимоотношений, вникать в которые даже Хиву казалось скучным.

В результате Эрритена лишь слегка пожурили. Поняв, что желание оскорбленных «родных» совпадает с его собственным, что он и сам жаждет поскорее зажить самостоятельной жизнью, Королева Лия дала на это свое милостивое согласие и даже приказала отцу Эрритена помочь ему в строительстве дома. И тот не посмел ослушаться, хотя и скрипел зубами от злости. Эрритен, впрочем, почти все сделал собственными руками.

Лишь когда дело доходило до такого вида работ, которые никакой человек просто физически не может выполнить в одиночку, он приказывал отцу прийти и помочь.

Место Эрритен выбрал на другом конце города, недалеко от океана. Тогда его дом был крайним, это позднее со стороны берега появились еще три дома. С того момента, как он перебрался в свое собственное гнездо, родители и сестра по крови для него больше не существовали. Изредка навещая свою истинную Мать, Королеву Лию, он просто не замечал ни живущих вместе с ней людей, ни их косых взглядов.

Они поселились вдвоем, Эрритен и Хив, больше никого, как и собирались. Все последующие годы, без сомнения, были самыми лучшими в жизни Эрритена. Как ни восхищался он Детьми Богини, с годами ему стало ясно, что им свойственна определенная ограниченность, замкнутость на самих себе, отсутствие интереса к внешнему миру. Но Хив! Нет, Хив был совсем не такой. Гораздо более открытый, любознательный; гораздо менее скованный рамками обычных для Пауков представлений. Может, таким образом на нем сказалось длительное и тесное общение со мной, думал иногда Эрритен?

Взять, к примеру, отношение Хива к человеческим книгам. Пауки не знали письменности и в массе своей ими совершенно не интересовались. Но не Хив. Как ни странно, именно он приохотил Эрритена к чтению, а не наоборот.