Лес поредел. Перед глазами путника, в раздумье остановившегося на опушке, желтели нивы созревающего хлеба. Среди полей чернело несколько жалких избушек. Это была деревня. Подумав немного, Яанус свернул направо, прошел шагов двести по опушке леса до проезжей дороги, которая вела из замка в деревню. По этой дороге Яанус направился к деревне.
Тут было почти безлюдно. Мужчины были заняты на охоте, женщины работали на полях. У дверей крайней избушки сидели две старухи и ели мучную похлебку. Яанус, проходя мимо, поздоровался и пожелал им «хлеба-соли». Одна из них подняла голову, поднесла руку вместе с ложкой к глазам, чтобы лучше видеть, и, узнав Яануса, прошепелявила:
— А, здравствуй, метсаский парень.
Тут и другая старуха подняла голову, тоже приложила руку с ложкой к глазам и сказала:
Из усадьбы Метса, значит.
Как, бабушки, поживаете?
Слава богу! — ответила первая. — Где ты был все это время?
Ездил в город за книгами.
Вот как! Одуреешь ты в конце концов от этих книг.
Старухи опять принялись за похлебку.
Яанус зашагал дальше по деревне. Собаки знали его и виляли хвостами, когда он, проходя, звал их по кличке. Полуголые дети в рваных, грязных рубашонках бежали ему навстречу, здоровались с ним и просились на руки. Перед самой ветхой, покосившейся лачугой Яанус остановился и шагнул в низкую дверь. Ему пришлось спуститься по ступенькам, так как пол избушки был ниже уровня земли. После дневного света он сначала ничего не мог разглядеть в полутемном помещении — слабый свет проникал сюда через затянутое пузырем отверстие в задней стене. Из одного угла раздалось блеяние ягненка и кудахтанье кур, а из другого чей-то голос прохрипел словно из-под земли:
Кто там?
Это я… метсаский Яан, — ответил Яанус и стал пробираться к говорившему. Его глаза уже немного привыкли к темноте, и он различил перед собой постель из соломы, на которой полулежал седой исхудалый старик. Рядом с ним лежал укрытый тряпьем мальчик, по-видимому, спавший.
— Тише, тише! — прошептал старик, глянув исподлобья на спавшего мальчика, и указал рукой на низенькую трехногую скамейку, стоявшую у стены. Яанус пододвинул скамейку к постели и сел.
Но кудахтанье кур, очевидно, все же разбудило мальчика. Он глубоко вздохнул, пошевелился и открыл глаза.
— Черт побери! — заворчал старик. — Опять проснулся!
Яанус стал ощупывать свои карманы, но не нашел никакого лакомства.
— Жаль, — сказал он огорченно, — у меня сегодня с собой ничего нет. Я зашел случайно, даже не думал сюда идти.
Мальчик, которому с виду можно было дать лет пятнадцать, услышав голос Яануса, поднял голову и хотел приподняться на локте, но вдруг лицо его исказилось и он со стоном опустился на свое ложе.
Что такое — спросил встревоженный Яанус. — Маанус болен?
Да, хороша болезнь! — злобно проворчал старик и махнул рукой.
Боже мой, что с ним?
Спроси у кубьяса.
Что?
Я ничего плохого не сделал, ничего! — со стоном проговорил мальчик и перевернулся на живот. — Ой, больно, больно!
Яанус, побледнев, опустился на колени около мальчика. Осторожно отвернув легкое покрывало, Яанус отпрянул назад. Рваная рубашка мальчика была вся окровавлена и во многих местах прилипла к телу, как приклеенная. Старик отвернулся и пробормотал сквозь зубы:
— Они избили его до полусмерти.
Яанус, потрясенный этим страшным зрелищем, накинул покрывало на тело несчастного мальчика и дрожащим голосом спросил, когда произошло это несчастье.
— Сегодня утром он пришел домой весь исполосованный, — проворчал старик в ответ.
Но за что?
Старик пожал плечами.
— Парнишка говорит, что назвал собаку молодого господина лютым волком, а тот приказал кубьясу отвести его на конюшню и там выпороть. Чему тут удивляться!
Маанус повернул голову и застонал от боли. Глаза его были закрыты, но губы шептали прерывисто:
— Он связал меня… и порол… кнутом… как собаку… Я ничего не сделал… я только… сказал… о-о!.. о-о!..
Сердце Яануса сжалось от сострадания.
— Есть у вас холодная вода? — спросил он старика, который лежал на постели неподвижно, как бревно, и вместо ответа только покачал головой. Яанус встал и осмотрелся кругом. В углу он нашел ведро, взял его и, велев старику поискать льняных тряпок, пошел к колодцу за водой.
Когда он вернулся, старик был уже на ногах и рылся в сундуке, бормоча что-то про себя. Яанус поставил ведро у постели, приподнял мальчику голову и стал шептать ему на ухо ободряющие слова. Мальчик вздохнул, лег ничком и стал терпеливо ждать.
Ну, нашел? — спросил Яанус у старика, который все еще, склонившись над сундуком, перебирал разное тряпье.
Черт побери, я не нахожу тут ни клочка, — пробурчал он.
Яанус сам подошел к сундуку, порылся в нем и нашел, наконец, кусок тонкой льняной материи.
— Будет старуха опять кричать, — прокряхтел старик и снова улегся, подперев рукой щеку. Он молча на блюдал, как Яанус промыл раны Маануса, перевязал их, заботливо помог мальчику приподняться, убрал мокрую солому и подстелил свежую. По лицу Маануса