Мстящие бесстрастно

Я была свидетельницей отречения своего брата. Отныне он был не эсо и должен был молчать обо всем, что знает. Я понимала, что он будет молчать — было ради кого. Он словно отрезал себя ото всех нас. А я отрезала его от себя. Все. Хватит. Шли дни, и я все больше и больше убеждала себя в том, что я переболела, что я забыла его, что мне все равно, но когда однажды ко мне прибежал Аоллех и сказал, что Кайаль убит, я почувствовала такую боль, что мне показалось — я сейчас умру. Из пяти нас теперь осталось двое. Мы пошли в дом Кайаля. Убили не только его, но и его женщину. По тому, как лежали трупы, было ясно, что Кайаль защищал ее, и что убийц было несколько. Они знали, кого идут убивать. Хорошо знали. Они убили моего Кайаля. Моего брата. У меня внутри было черно и холодно. С каким-то отстраненным любопытством я рассматривала трупы и отмечала мелкие подробности схватки, отпечатки которой оставались повсюду. Если бы не эта женщина, если бы Кайалю не нужно было ее защищать, он остался бы жив. А так он был вынужден следить и за ней, и за теми, что пришли его убивать. Он словно дрался со скованными руками. И все же он зацепил кое-кого — крови было слишком много для тех ран, которые были у Кайаля и его женщины. Я просто была уверена, что без его отметин ни один не ушел. А, может, это были и не просто отметины, и вскоре кое-кто из убийц останется калекой или вообще умрет от ран, нанесенных моим братом… Наверное, именно тогда на меня обрушилась эта мысль — я называю их убийцами. А ведь они наверняка эсо! Эсо, как и я! Они действуют по приказу роана, на благо клана, совершают благородное и почетное дело… И Кайаль тоже был таким же… И весь гнев мой только от того, что убили — убийцу, потому, что он был мне дорог. А те, кого убивали мы, тоже, наверное, хотели жить и их родичи проклинали нас. Эсо. Убийц. И хотели мести, но не смели, потому, что эсо не мстят. А клан Таруш слишком могуч даже для инут… Инут. Ладно, чтобы там ни было — они убили моего брата. Что же, я теперь обязана отомстить…

— Ты не должна ничего делать, Шахумай-эсо, — не глядя мне в глаза говорил Агвамма. — Это приказ роана. Ты эсо.

— Учитель, — я чувствовала себя такой усталой, такой измученной, — ты ведь знаешь, за что он убит? Так скажи. Иначе я сама открою, ты знаешь меня.

— Знаю. И не хочу, чтобы ты вмешивалась в это дело. Кайаль сам лишил себя покровительства клана.

— Он не отрекался от клана, учитель.

— Но он отрекся от эсо. А как не эсо он не ценен. И слишком много знал. Потому его не стали защищать, когда потребовали его крови. Это в интересах клана.

— Клана. Могучего клана Таруш, который держит в руках хин-баринаха! Чего же стоит наш клан, если он не может защитить того, кто находится под его крылом!

— За него возьмут кувар и заплатят его родным.

— Да ему-то что! Он мертв!

— Зато клан в безопасности. И ты тоже, пока ты под защитой. Запомни — если ты будешь мстить, на тебя объявят охоту. Свои же.

Агвамма говорил так, словно ему чрезвычайно тяжело и противно рассказывать об этом.

— Хорошо, — на удивление спокойно ответила я, — не буду. Но я все равно узнаю, кто это сделал. И устрою так, чтобы они за это заплатили.

— Можешь не искать, — вздохнул Агвамма. — Это наш роан. А убивали трое эсо из клана Мархук.

Несколько минут я вообще не могла говорить, просто пялилась на Агвамму и раскрывала рот, как выброшенная на берег рыба.

— Роан не мог убить своего эсо…

— Мог, — так же спокойно ответил Агвамма. — Мог и убил.

— Но зачем! Он же дал клятву молчания! Ведь не раз бывало, что из эсо уходили, и никого за это не убивали! — я чувствовала, как гнев пережимает мне горло. Что угодно, кто угодно, только не роан, только не тот, кому мы были с детства верны как отцу!

— Сейчас время, когда клятвам уже не верят, Шахумай. Роану не нужно, чтобы кто-то еще знал о том, что хин-баринах его игрушка. У роана большие планы. И ты будешь молчать. Ты ничего не будешь делать. Ты жива только потому, что у тебя сильная родня и потому, что я защищаю тебя. Правда, Кайалю мое заступничество не помогло… Учитель уже не в чести у роанов… Так что иди домой, девочка. Ты ничего не сможешь сделать. Лучше докажи бездействием верность клану, и тогда ты снова будешь в милости.

Я помолчала. Агвамма не сводил с меня взгляда. Казалось, он ждал чего-то от меня. Каких-то слов, какого-то действия, от словно подталкивал меня к чему-то такому, чего не мог сделать сам.

— Учитель, — сказал я, наконец, — как ты мог это допустить?

— Я служу клану. Я служу роану. Я — эсо, я только рука. Рука не думает. Я уже знаю, каково платить за роскошь рассуждать думать. Я не имею права судить роана, даже если он не прав. — Он мучительно покачал головой. — Я совершаю преступление, Шахумай. Куда ни кинь — везде моя вина. Сейчас я говорю тебе о том, о чем не должен. Я виновен в том, что позволил убить своего ученика. Я виновен в том, что продолжаю служить человеку недостойному.

— Но почему ты не отречешься, учитель! Почему ты не уйдешь в инут?!