— Рокамболь, — проговорила тогда Баккара, — из-за вас был в каторге настоящий маркиз де Шамери, — справедливость требует, чтобы вы заняли его место, между тем как он займет в свете то, которое вы украли у него…
— О! — проговорил осужденный. — Я буду жаловаться правосудию, я прибегну к законному правосудию… Я буду кричать, сколько сил будет… Пусть приговорят меня к наказанию, но я потребую суда…
— Вы ошибаетесь, — проговорила Баккара, — приговор над вами совершен законным порядком и был подписан в высшей инстанции. Разница вся в том, что он приведен в исполнение не публично. Это потому, что не хотели нанести бесчестие двум благородным семействам. Да и еще необходимо, чтобы на галерах находился человек, выдающий себя за маркиза де Шамери. Вы поняли меня теперь?
— Нет, — закричал Рокамболь, — настоящий маркиз не похож на меня настолько, чтоб его каторжные товарищи могли меня принять за него.
— Позвольте, я докончу…
— О, я не слушаю, сам сатана…
— Выслушайте, Рокамболь, — проговорила медленно Баккара, — случается, что каторжники, стараясь возвратиться на свободу и изгладить навсегда следы прошедшего, обезображивают себя…
Тут Рокамболь, поняв все, страшно вскрикнул, но палач схватил его опять за горло и сильно сдавил его; потом в то время, как его держали неподвижно, палач вылил в чашку жидкость, помочил в ней тряпку и приложил к лицу Рокамболя… Он стал биться от страшной боли, стараясь высвободить себя, и кричал…
Все это произошло скоро.
Тряпку приложили так, что она закрывала только нижнюю часть лица, потом, когда ее сняли, услужливый Цампа поднес зеркало к его глазам, оставленным неповрежденными. Рокамболь испустил крик…
Его обезобразили купоросным маслом, и его лицо сделалось ужасно.
В это самое время раздался звук колоколов в часовне старого замка де Салландрера, и настоящий маркиз де Шамери сошел с лестницы старинной церкви, держа под руку свою молодую жену, девицу Концепчьону де Салландрера.
Через пять дней после этого виконт Фабьен д'Асмолль находился в комнате своей молодой супруги, прекрасной Бланш де Шамери, которую Рокамболь так долго называл своей сестрой.
Бланш лежала еще в постели. Муж ее сидел в большом кресле и, держа ее ручку, говорил:
— Милая Бланш, ты, право, помешалась на твоих воображаемых опасениях.
— Ах, — проговорила виконтесса, — вот уже скоро три недели, милый мой, как наш дорогой Фридерик уехал от нас…
— Ну, что же?
— И с тех пор о нем ничего не слышно.
— Это все, моя милая, оттого, что он занят своей свадьбой.
— До такой степени, что он нас забыл? Ах, Фабьен, Фабьен! — произнесла Бланш с упреком.
— Милая Бланш, — сказал виконт, улыбаясь, — не забыла ли ты нашу свадьбу?
— Неблагодарный, он еще спрашивает!..
— Ну как же ты думаешь, было ли мне какое-нибудь дело до всех остальных, когда мы были близки к нашему счастью?
— Ты не имел сестры.
— А если бы и была, я, может быть, забыл о ней на время.
Фабьен поцеловал маленькую ручку своей супруги и посмотрел на нее с любовью.
Вошла служанка и подала письмо, штемпель которого обрадовал виконтессу.
— Письмо от Альберта, — проговорила она. Взяв письмо, она распечатала его.
— Боже мой! — сказала Бланш. — Это не его почерк.
— Нет, но это почерк Концепчьоны, — сказал д'Асмолль.
Он взял письмо из рук Бланш и начал читать вслух:
«Дорогая моя сестра Бланш!
В то время, как я пишу вам, он тут, возле меня».
Виконт остановился и посмотрел на свою жену.
— Ах! — прошептала она. — Ты был прав, я была помешана.
Виконт опять начал читать.