Мсье Лекок

– Господин полицейский, – обратился он к вошедшему, – в примечании, написанном на полях этого дела, господин д’Эскорваль предупредил меня, что вы человек умный и что на вас можно положиться.

– По крайней мере, у меня есть добрая воля.

– О! У вас есть нечто большее. Я впервые сталкиваюсь со столь совершенно проделанной работой, как ваш рапорт. Вы молоды. Если вы будете упорно трудиться, то вы достигнете огромных успехов, в чем я не сомневаюсь.

Молодой полицейский поклонился и, побледнев от удовольствия, что-то пробормотал.

– Ваша точка зрения, – продолжал господин Семюлле, – отныне становится моей точкой зрения. Впрочем, господин прокурор Империи сказал мне, что ее разделял и господин д’Эскорваль. Мы столкнулись с загадкой, и ее надо разгадать.

– О!.. Мы обязательно разгадаем ее, господин следователь! – воскликнул Лекок.

Лекок чувствовал себя способным на любые подвиги, он был готов броситься в огонь, если следователь сочтет это необходимым. В глазах молодого полицейского горел такой энтузиазм, что господин Семюлле невольно улыбнулся.

– Я тоже на это надеюсь, – сказал он. – Но пока мы далеки от цели… Вы предприняли какие-нибудь действия со вчерашнего вечера? Господин д’Эскорваль дал вам распоряжения?.. Вы нашли новые улики?..

– Думаю, господин следователь, я даром времени не терял.

И тут же с необыкновенной четкостью, подробно, с последовательностью, которая всегда присуща тем, кто в совершенстве владеет всей собранной информацией, Лекок рассказал о том, что ему удалось узнать с момента ухода из «Ясного перца». Он поведал о смелом поведении человека, которого считал сообщником, о впечатлении, сложившемся у него об убийце, о несбывшихся надеждах и попытках. Он также сообщил о показаниях кучера и консьержки, прочитал письмо папаши Абсента. Затем Лекок положил на стол несколько щепоток земли, добытой им столь необычным образом, и примерно такое же количество пыли, которую он собрал на полицейском посту на Итальянской заставе. Когда он объяснил, какими доводами руководствовался и какую выгоду можно извлечь из мер, принятых им, господин Семюлле воскликнул:

– О, вы совершенно правы! Вероятно, это даст нам возможность расстроить все планы задержанного… Разумеется, вы проявили удивительную предусмотрительность.

Так оно и было, поскольку секретарь Гоге тут же поддержал своего начальника:

– Черт побери! – прошептал он. – Да мне такое и в голову не пришло бы!

Продолжая разговор, господин Семюлле спрятал в просторный ящик все улики, которые затем собирался предъявить в надлежащий момент.

– Теперь, – сказал он, – у меня есть достаточно исходных данных, и я могу допросить вдову Шюпен. Возможно, нам удастся кое-что из нее вытянуть.

Следователь протянул было руку к шнурку колокольчика, но тут Лекок умоляюще сказал:

– Господин следователь, я хочу попросить вас об одной услуге.

– О какой же?.. Говорите.

– Я был бы весьма счастлив, если бы вы разрешили мне присутствовать при допросе… Порой нужно так мало, чтобы к тебе пришло вдохновение.

Закон гласит, что «подозреваемый должен быть допрошен тайно следователем в присутствии его секретаря», однако он допускает и присутствие представителей сил правопорядка.

– Хорошо, – согласился господин Семюлле, – оставайтесь.

Он позвонил. В кабинет вошел секретарь.

– Скажите, привезли ли по моему поручению вдову Шюпен? – спросил он.

– Да, господин следователь. Она там, в галерее.

– Пусть войдет.

Через минуту в кабинет вошла хозяйка кабаре, кланяясь направо и налево, делая глубокие реверансы и бормоча слова приветствия. Вдова Шюпен не в первый раз имела дело со следователем и знала, что к правосудию нужно относиться со всем почтением. Она даже принарядилась для допроса: расчесала на прямые пряди свои непослушные седые волосы и привела в порядок одежду. Она также потребовала от директора тюрьмы предварительного заключения, чтобы на деньги, обнаруженные при ней, ей купили черный креповый чепец и два белых носовых платка, куда, как она заявила, будет выплакивать все свои слезы в наиболее патетические моменты.

Чтобы подчеркнуть все эти детали туалета, она выбрала из своего обширного репертуара гримас и ужимок скромный и невинный образ несчастной, смирившейся с судьбой женщины, который, по ее мнению, был способен снискать милость и снисходительность магистра, от которого зависела ее судьба.

Преобразившись, опустив глаза, придав своему голосу вкрадчивость, держась скромно, она так мало походила на кошмарную хозяйку «Ясного перца», что клиенты заведения вряд ли смогли бы ее узнать. А вот старый, почтенный холостяк, взглянув на вдову Шюпен в таком обличье, без колебаний предложил бы ей двадцать франков в месяц за ведение своего хозяйства.

Однако господин Семюлле на своем веку разоблачил столько лицемеров, что ему в голову пришла та же мысль, что и Лекоку: «Старая комедиантка!»

Правда, проницательность следователя опиралась на записи, которые он успел просмотреть. Этими записями было досье вдовы Шюпен, присланное префектурой полиции в прокуратуру для ознакомления.