Мрассу — Желтая река

Глава седьмая, повествующая о том, как адмирал поймал первого своего тайменя

Игнат прибавил скорости на плесе, уверенно прошел неглубокую протоку, бурливый перекат и, чуть приглушив мотор, чтобы все его расслышали, сказал:

— За поворотом будет деревня.

И точно. Только лодка завернула за густой тальниковый мыс, как мы увидели стоящую на взгорке избу.

— Ну, провидец! — восхищенно дернул головой Кузьма.

— Смотреть в оба надо! — сказал Игнат, показав на вершину издалека видного холма, на котором паслось небольшое стадо коров.

— Объявляю трехдневный привал, — провозгласил адмирал, когда лодка приткнулась к берегу под невысоким обрывчиком напротив избы.

Все так измаялись, что никто не возразил против такого незапланированного предложения. Я же готов был за это троекратно облобызать адмиральские щеки, поросшие редкой рыжей щетиной.

По вырытым в глинистом обрывчике ступенькам спустился коренастый шорец из тех, кто с рождения не расстается с тайгой. У него было обветренное загорелое лицо. Приветливо улыбаясь, он протянул каждому по очереди руку:

— Здрасьте! Гости пришел? Хорошо делал. Лодка привязывай, вещи изба неси. Изба большой, место хватит, чай пить будем.

— Может, познакомимся для начала, — сказал Кузьма. — Как зовут-то?

— Аполлон зови.

— Бельведерский? — сострил адмирал.

— Нет, просто Аполлон зови.

Изба у Аполлона просторная, на сваях, с большими сенями и огромной комнатой. Четверть комнаты занимала деревянная кровать, сработанная, видимо, с расчетом на праправнуков. На ней лежала добротно выделанная лосиная шкура. Еще здесь была железная печурка с трубой, выведенной прямо в окно, самодельный стол, две табуретки и несколько пчелиных рамок в углу.

Аполлон был пчеловодом промхоза. Жил он здесь только летом, а на зиму, убрав улья в омшаник, уезжал в родное село, километрах в шестидесяти отсюда.

Когда-то на этом месте стоял поселок, улус, дворов на тридцать. Сейчас тут живет только Аполлон, да на другом берегу, в устье впадающего в Мрассу Кезеса, — две шорские семьи. И еще — километра полтора вверх по Мрассу — лесничий, старый кержак с женой и сестрой.

— Скучно? — спросили мы у Аполлона.

— Почему скучно? Работы много. Пчела уход любит. Мед качать надо, рой ловить надо. Много работы. Скучно некогда бывает.

Аполлону за шестьдесят, но он легок, подвижен и быстр, как мальчишка.

В избе по-домашнему тепло и уютно. И все же мы отказались от приглашения расположиться здесь и быть, как сказал Аполлон, «хозяином». Сославшись на привычку спать на природе, мы разбили лагерь на полянке, метрах в двадцати от избы. Аполлон куда-то исчез, а потом принес полную тарелку душистого, в сотах, меда.

Мы поинтересовались, каким образом ему удалось спроворить в глухой тайге этакое имечко.

— Поп дурак был, — сказал Аполлон. — Приехал шорцев крестить, весь пьяный был. Утром встал, говорит — голова ломит. Еще выпить хотел. А водка нет. Откуда у шорца водка! Раньше сельпа не было, где купишь… Поп обижаться стал. Велел и речку купаться лезть, потом крест целовать давал, имя говорил. Такой имя говорил — плакать хотелось. Меня Аполлон назвал, дружка моего — на том берегу живет — Феофан сказал. Сказал так, в книжку записал, уехал. Книжку с собой взял, что сделаешь?..

— Остряк у вас поп был, — сказал Кузьма. — Веселый поп.

— Совсем не веселый, — возразил Аполлон. — Шутка не понимал. Смотрел строго. Глазами, как медведь голодный, вертел.

Укладываясь спать, адмирал напомнил Виктору, чтобы встать пораньше, не то, дескать, самый таймений клев прозеваем, повернулся на бок и тут же сладко захрапел.

Мы сидели с Виктором у затухающего костра. Виктор пошевелил угли палкой, в небо взвился сноп искр, и, хотя я его об этом не спрашивал, стал рассказывать, как адмирал стал спиннингистом.

За предыдущие навигации, по подсчетам Виктора, Кузьма оставил на дне разных рек и речек сорок три блесны, тридцать девять грузил, распутал четыреста двадцать восемь «бород», испортил триста семьдесят метров высококачественной японской лески, сломал один спиннинг и потерял восемнадцать тройников, не считая тех, что были потоплены вместе с сорока тремя блеснами. И при этом ухитрился не поймать ни одного тайменя.

Сначала Кузьма примыкал к мощному отряду хариусятников. На спиннинг ловил только Виктор. А потом произошло вот что…

Рыбачил тогда флот в верховьях Томи, на одном из многочисленных ее притоков. Клев был не ахти какой, но все приходили в лагерь с добычей. Все, кроме адмирала. Кузьма очень переживал свое невезенье, осунулся, перестал бриться и совсем забросил частушки, которые любил распевать перед завтраком.

Кузьма отлично знал, что хариус лучше всего берет на паута — злющую темно-серую муху, которую называют еще слепнем. Паутов ловят загодя и хранят в спичечных коробках или специальных «насекомницах», каковая была только у Игната, завзятого и непревзойденного хариусятника. Спичечного коробка Кузьме показалось мало. Он решил набрать паутов в бутылку.