- Быстро возьми за горло этих бездельников из дипломатического корпуса. Дай им охрану и немедленно отправь в Полис. Там они должны будут встретиться с консулом большевиков и передать заявление. Запомни, что сказать и вдолби им в головы до последней буквы и интонации. Мы, четвертый рейх, верны букве нашего договора о мире и ненападении с красной линией. Однако группа реакционных заговорщиков, желающих войны между нашими великими антибуржуазными режимами подняли вооруженный мятеж. Мятеж нами подавлен, однако группа бунтарей-террористов ушла от нашего правосудия в тоннель и их нападение на пограничников станции Лубянка не имеет никакого отношения к политике и намерениям четвертого рейха. Это не объявление войны, поскольку те люди не представляют четвертый рейх. Это банда распоясавшихся разбойников и их судьба, в случае их пленения, целиком и полностью принадлежит военному трибуналу красной линии. Ты все запомнил?
Гейдрих опешил и, его реакция на сказанное практически ничем не отличалась от недавней реакции коменданта.
- Прости, Волк, но как это понимать? Какое нападение на Лубянку?
- Понимание воли вождя, есть акт веры, а не логических умозаключений. – Гаулейтер хмуро посмотрел на Гейдриха, - Сомневающиеся сейчас стоят там и слушают этого ренегата Ганса. Ты недавно заявил, что штурмовой легион предан нам до конца. А ты?
- Я же с тобой с самого начала, Волк.
После этих слов гаулейтер схватил бригаденштурмфюрера за отворот его черного мундира и притянул к себе.
- Тогда выполняй приказ, - зашипел он, - А поймешь ты все позже.
- Да но… Тоннель что ведет в Полис опасен. Ты ведь знаешь. Там и обрушение может быть в любой момент. Может тогда напрямую к советам парламентеров отправить? На Охотный ряд.
- Мы уже лет десять ждем, что тоннель рухнет. И ничего. А если я правильно оцениваю обстановку и предполагаемый ход событий, то наших парламентеров Охотный ряд встретит пулеметным огнем и никакие белые флаги не помогут. Ты понял меня?
- Я понял, - Гейдрих кивнул.
- Тогда выполняй.
- Слушаюсь.
Волк проводил его взглядом и нетерпеливо поманил рукой шефа тайной полиции.
- Слушай меня внимательно, - быстро и негромко стал говорить ему гаулейтер. – Расставь стрелков с пулеметами в пилонах. Если вдруг, толпа бунтарей кинется на сталкеров, бойцы должны будут отсекать их огнем и прикрывать бегство сталкеров. Людей с оружием там, в толпе, меньшинство. Так что скорее это буде просто погоня. Главное не дать догнать им сталкеров. В другом случае, огонь не открывать и толпу не провоцировать. Но и не давать им растекаться по рейху. Они должны будут все уйти в тоннель.
- То хочешь использовать сталкеров как наживку и натравить ублюдков Ганса на них. А те побегут в коммунякам и бунтари напорются на пулеметы красных? – шеф гестапо ухмыльнулся.
- Именно. – Волк кивнул.
- Да ты гений. Еще и красных погранцов по случаю покромсают.
- Был бы я гений, подох бы только Ганс, - поморщился Волк. – Где вещи сталкеров?
- Вот. Я принес как ты и сказал. – Шеф гестапо показал на лежащие у стены два рюкзака и автомат.
Гаулейтер взял в руки оружие.
- Рожок полный? – спросил он.
- Нет. Семь патронов только. Я проверял.
Тогда Волк быстро отстегнул рожок и бросил на пол. Затем бесцеремонно выдернул из подсумка ближайшего штурмовика полный и снарядил им автомат.
- Да, но… - шеф гестапо хотел было сказать, что нехорошо иноземцам отдавать боеприпасы солдат рейха. Но гаулейтер не дал ему договорить.
- Закрой рот и начинай расставлять людей.
Взяв вещи сталкеров, Волк подошел к Борману и протянул их ему.
- Отдашь им.
- Я понял, - кивнул Борман.
- И вот еще что. Если они хотят подойти ближе. Пусть подойдут. Но запомни. В случае чего, ты должен будешь защитить их. Дать им бежать от этой толпы. Защити их даже ценой своей жизни. Ты понял?
Борман не изменился в лице. Просто стоял и молча взирал на своего господина. Затем тихо произнес.
- Я готов отдать жизнь за вас. За рейх и нашу идею. Но за этих недомерков…
Волк схватил амбала за бронежилет и встряхнул.
- Это и есть то, что нужно нашему рейху. Это во имя нашей нации. И это мой тебе приказ. Я надеюсь на тебя. Ты понял?
Борман дернул головой и вытянул правую руку, нависшую в нацистском приветствии над гаулейтером как перекладина виселицы.
- Я все сделаю!
- Ступай!
* * *