Мрак над Сараево (ЛП)

Иво Андрич Мрак над Сараевом

Врач визиря, доктор Галанти, посетил больного архимандрита, содержащегося под арестом в Жёлтом бастионе^{1} из-за «некоторых книг, некоторого оружия и некоторой политики». Сейчас он спускался по каменистой дорожке к тракту, где его ждала карета. Солнце садилось где-то между Хумом^{2} и туманной равниной вдалеке. Оно по несколько раз скрывалось за плотным облаком, а затем опять появлялось и озаряло всё вокруг. Когда оно наконец действительно исчезло, в человеческих глазах осталась какая-то неуверенная и нездоровая надежда, что, может, оно появится снова. Но вместо солнца проступает сумеречный румянец, за которым приходит тьма.

Солнце, заходящее за Сараевом, выглядит так, словно оно последнее и навсегда гаснет над человечеством — так думал доктор визиря. Это была одна из тех кратких мыслей, которые ежедневно даровал ему сумрак и каждая из которых надгрызала волю к жизни, а понемногу и саму жизнь.

На возвышенности под крепостной стеной доктор приостановился и, прислонившись к ограде, рассматривал раскинувшееся перед ним Сараево, которое выглядело подрагивающим и иллюзорным в этот момент, между днём и ночью.

Общение с турками было для доктора бременем, к которому он постепенно привык, как к неизбежному злу, но общение с райей^{3} было для него настоящим мучением. Противоположно многим туркам и христианам на турецкой службе доктор не воспринимал выступления райи легкомысленно, но и не верил в их конечный успех. Райанские вожди и предводители выглядели для него словно заключённые, которые играют в воевод и князей, чтобы убить время и отвлечься от своих бед. В действительности он верил, что райя доставят туркам много неприятностей, но и себе ничем не помогут. И всякий раз, когда он должен был вести дела с их представителями, у него возникало огромное сострадание, которое из-за своей беспомощности сразу же превращалось в отчаяние, в желание убежать из этой страны, куда угодно и как можно скорее.

Как и про большинство европейцев, христиан, про доктора Галанти можно было сказать, что в Турцию его привели нездоровые амбиции. Первые годы, в Стамбуле, ему пришлось столько страдать и бороться, что у него не было времени на размышления о Турции, о себе и о жизни, которую он вёл. Тогда его взял к себе на службу богатый и коварный Осман-паша, обеспечивший его вместе с семьёй. Паша имел большое доверие к своему доктору, если доверием можно назвать тот насмешливый и отчасти презрительный тон, c которым он воспринимал его с первого дня. Как у османцев ничто не определено точно, ни ясно, ни чисто, как ни одна вещь не служит только тому, для чего предназначалась явно, так и доктор паши получал задания, которые не имеют ничего общего с его званием. Ему доверялись деликатные, тяжёлые и сомнительные задачи, связанные с администрацией, личной политикой паши или интригами, плетущимися при Дворе. Он выполнял всё это с прирождённой точностью и вниманием, невозмутимо и без оглядки, как может работать только иностранец, действительно не связанный со средой, в которой он живёт. И никто не мог подумать, что этот рано поседевший и спокойный доктор до сих пор не нашёл своего места в этом мире и носит в себе тяжёлую внутреннюю муку, непризнаваемую и невысказываемую.

Часто и много думая об османах, доктор каждый раз приходил к одному и тому же выводу: их сила — в отношении к видимому миру. Они с самого начала чувствуют себя в полном единстве с видимым миром и не желают ни что-либо отнимать у него, ни что-либо давать. Отсюда их спокойствие и гармония, которая напоминает удивительную гармонию животного мира. Их сила и власть — это дары, которые реальность даёт тем, кто признаёт её всецело и безусловно. Поэтому бессмысленно и напрасно бороться против них, так как турецкая система непоколебима, существует так же, как это мир, живёт и погибнет вместе с ним, но не боится этого, не знает беспокойства, не признаёт поражения, не зла, не раскаивается, не прощает, идёт прямо к цели, а цель её проста и ясна: этот мир, целиком и таков, каков он есть.