После таких тяжелых потрясений сложно не съехать с катушек. Поэтому понятие нормальности весьма относительно. Особенно, если смотреть на серое лицо Алисы, которая в тридцатиградусную жару кутается в шерстяную шаль, смотрит в одну точку и методично шмыгает носом, не обращая внимания на бесконечно льющиеся слезы по уже проторенной влажно-соленой тропинке. Она осталась одна у свежей могилы троюродной сестры, куда последним возложил цветы Игнат, всем видом показывая скорбь. А сам трясущейся рукой проверил фляжку в нагрудном кармане, временами отходил на пару шагов, чтобы, повернувшись спиной ко всем, опрокинуть металлический сосуд и вылакать сорокоградусной горючей жидкости. Неслыханное хамство и осквернение памяти. А эта фляжка старый подарок дочери на двадцать третье февраля.
Марат осторожно подошел и почти невесомыми объятьями прижал к себе Алису. Та будто бы ничего не чувствовала. Стояла, как мраморная статуя, не шевелясь.
– Она хотела с тобой встретиться, – вдруг нарушила тишину Алиса.
– Да. Я знаю.
– Вы виделись? – интонация не менялась. Ровный и безэмоциональный голос.
– Не успели.
И снова тишина.
Марат опять задумался над темой несостоявшегося разговора со сводной сестрой.