Mr. Darcy's Diary

– Должно быть, не просто следить за ним, – включился мистер Беннет. – Даже в Лонгборне не просто с постоянно случающимися ремонтами.

Завязался разговор о поместье и проблемах с хозяйством, и я нашел в лице мистера Беннета очень разумного собеседника. Может, он и не на высоте в том, что касается отношений в семье, но в остальном он выглядел человеком компетентным и ответственным.

Он заслуживает прощения за все свои чудачества, поскольку именно он воспитал Элизабет. Её живость и жизнерадостность не нашли бы развития при другом отце и другом образе жизни.

Я решил, что надо освободить Джорджиану от надзора и влияния гувернантки или компаньонки, чтобы позволить развиваться её собственному характеру. Думаю, что Элизабет поддержит меня.

10 октября, пятница

Элизабет решила докопаться до причин моей любви к ней.

– С чего это началось? – спросила она. – Я представляю себе дальнейший ход, но что послужило первым толчком?

Я задумался. Когда же зародилась моя любовь к ней? В те мгновения, когда она насмешливо посматривала на меня на балу? Или когда она, несмотря на грязь и дождь, пришла к больной сестре? Может, когда она не стала мне льстить вслед за Кэролайн по поводу моих писем? Или когда она, в отличие от других дам, не старалась изо всех сил привлечь моего внимания?

– Мне теперь трудно назвать определенный час, или место, или взгляд, или слово, когда был сделан первый шаг. Слишком это было давно. Моё чувство было уже сильно, когда я понял, что оно живет во мне.

Она потешалась надо мной, предполагая, что я так сильно сопротивлялся очарованию её внешности, что не хватило сил устоять против её дерзости.

– Строго говоря, ничего хорошего вы обо мне не знали – но кто вообще способен о чем–нибудь думать, когда влюбляется.

– Разве вы не доказали свою доброту, нежно заботясь о Джейн во время ее болезни в Незерфилде?

– Джейн – ангел! Кто бы не сделал для нее того же? Впрочем, пусть вам это кажется добродетелью. Мои хорошие качества находятся теперь под вашей защитой, и вам следует превозносить их как можно больше.

– Вас не так просто обидеть. Вам ведь нелегко пришлось в Незерфилде – мы не были очень гостеприимны. Но вы посмеивались над таким отношением вместо того, чтобы возмущаться и отвечать тем же.

– Я люблю посмеяться, – признала она.

– И вы без колебаний встаёте на защиту друзей. Мне крепко досталось за моё отношение к Уикхему...

– Не напоминайте мне о нём, – взмолилась она. – Мне стыдно вспоминать об этом.

– Но я не могу не помнить о нём. Он отвратительный человек, но вам–то не было об этом известно, когда вы стали защищать его. Немногие женщины встали бы на сторону бедного друга против богатого и перспективного холостяка.

– Каким бы недостойным ни был «друг», – с грустью закончила она мою мысль.

– И вы, не колеблясь, изменили своё мнение, когда узнали правду. Вам хватило мужества отвергнуть свои предубеждения и по отношению ко мне, и по отношению к Уикхему. Вы признали справедливость моих суждений.

– Да, пришлось признать, что человек, который не готов простить любой проступок, вовсе не является бесчувственным. В действительности, это признак мудрости!

– Вы сделали всё возможное, чтобы помочь Лидии, хотя и понимали насколько она глупа и необузданна, – напомнил я.

– Она моя сестра. Я не могла оставить её одну во власти мошенника, – возразила она.

– Но мне было позволено преувеличивать ваши достоинства, – продолжил я. – Вы сами так сказали.

– Она рассмеялась.

– Бедная Лидия. Я думала, что она навсегда разрушила надежду на моё счастье с вами. Невозможно было вообразить, что вы захотите связать себя с семьей, в которой одна из дочерей сбежала из дому, да ещё и с вашим злейшим врагом.

– А вот об этом я и не думал. Под вашим влиянием я уже понял, что такие вещи не имеют никакого значения.

– Похоже, я поучала больше, чем видела и понимала сама. Когда вы появились в Лонгборне после состоявшегося замужества Лидии...

– Да?

–... вы всё время хранили молчание, и я подумала, что вам больше нет дела до меня.

– Потому что вид у вас был очень серьезным, и вы не проронили ни единого слова, что не воодушевляло меня.

– Я была в сильном смущении, – призналась она.

– И я тоже.

– Признайтесь, зачем вы вернулись в Незерфилд? Только чтобы явиться в Лонгборн и вгонять меня в смущение, или ваши намерения были более серьезными?

– Моей истинной целью было повидать вас. Я хотел понять, есть ли у меня какая–то надежда добиться вашей любви. А признавался я себе только в одном – желании проверить, сохранила ли ваша сестра привязанность к Бингли. И в случае, если удостоверюсь в этом, я исповедаюсь перед ним. Позднее я на самом деле так поступил.

– Хватит ли у вас когда–нибудь смелости сообщить леди Кэтрин о том, что ее ожидает?

– Для этого мне нужно время, а не смелость, Элизабет. Но это должно быть сделано, и если вы дадите мне лист бумаги, я сделаю это тотчас же.

Пока я писал письмо леди Кэтрин, Элизабет решила написать своим дяде и тёте на Грейсчерч–стрит. Её задача была проще моей – для неё это было удовольствием, а мне пришлось быть довольно сухим.