Может быть, найдется там десять?

– Если человек покупает что-то, он сам судит о том, нужно это ему или нет. Он решает, и он берет на себя ответственность за покупку. Может быть, то, о чем я спрошу, мне никогда и не понадобится, но ведь мы ничего не можем знать заранее, разве не так?

– Спрашивайте.

– У тебя дома – в том маленьком, таком прекрасном и уютном доме, который был твоим до вчерашнего дня, – останавливались ненадолго шесть человек. Расскажи мне о них…

По выражению ее лица омниарх понял, что эти слова задели ее неожиданно глубоко, похоже было – причинили ей боль, и она заговорила, даже не позволив ему закончить:

– Я не хотела этого, совершенно не хотела! Но как-то так получилось… Я не смогла противиться, он был такой… казался таким одиноким, совсем еще молоденький, робкий… и красивый… Я очень жалею об этом, поверьте мне, я понимаю, что не должна была проявить такую слабость, но… но…

– Постой, – сказал омниарх. – О ком ты, о чем? Среди них не было, не могло быть ни одного человека – такого, каким ты его описываешь… О каких людях ты говоришь?

– О тех, о которых вы спрашиваете: их было шестеро, и это один из них. Они действительно остановились у меня, сняли комнаты, но ненадолго, потому что пришла полиция, а потом началась стрельба и мой дом сгорел – да вы и сами знаете.

– Но я спрашиваю тебя совершенно о других людях! Которых было тоже шестеро, но они пришли раньше тех, которых ты описываешь. Я хочу, чтобы ты рассказала о тех, чьи тела потом нашли у тебя в доме.

– Не в доме, – поправила она, – в гараже. Но я об этом ничего не знаю, я ничего им не сделала, это они сами как-то так… Были живыми, нормальными, потом ушли в гараж, не знаю уж, что они там с собою сделали. Я ни в чем не виновата, если они умерли, то я не могу отвечать за них!

– Да успокойся, – сказал он, – я ведь тебя ни в чем и не обвиняю. Но теперь слушай очень внимательно и отвечай честно, иначе не получишь ничего и тебе будет очень плохо, очень! Они наверняка что-то говорили тебе, а если не тебе, то между собой, а ты случайно услышала, говорили о том, что предпримут и куда хотят спрятаться от властей, которые их ищут. И наверняка упоминали о связи, какую будут поддерживать между собой – а может быть, и через тебя, а? И ты им обещала, что…

– Ничего я им не обещала, совершенно ничего! И они у меня ничего не просили. Они просто испугались тех шестерых, других, которые были уже близко, и, я думаю, решили притвориться мертвыми, чтобы их не тронули, но потом это все равно им не помогло…

– Ты не проявляешь искренности, женщина. Наверное, не хочешь получить от меня обещанное? А ты подумала о том, что с тобой будет в таком случае? У тебя останется очень небольшой выбор: жить на свалке или зарабатывать на панели, к этому ты стремишься, да?

– Но я действительно ничего о них не знаю, соверше-е-енно!..

– Плакать не надо – на меня это не действует. Поклянись священным кораблем, что говоришь одну только правду!

– Клянусь.

Она сказала это не задумываясь, не колеблясь; и если подумать как следует, ей можно было поверить: те шестеро были достаточно опытными, чтобы не посвящать в свои дела незнакомую женщину. А она не старалась получить от них какую-то информацию – маленькая, тупая душа. Да ведь на ее месте девяносто человек из каждых ста вели бы себя точно так же, если и не зная, то нутром чувствуя, что чем меньше знаешь, тем спокойней твой сон и твоя явь тоже. На расстоянии, пока омниарх не увидел ее реально, она представлялась ему совершенно другой: хитрой, скрытной, лживой. А оказалось… Ну чего можно ожидать от курицы, которая глубоко переживает, что молодец уложил ее в постель и попользовался. Такая, какой омниарх представлял ее до встречи, успела бы уже плюнуть и забыть, а если и не забыть, то, во всяком случае, не выбалтывать. Да, похоже, этот расчет его не оправдался. Но, может быть, повезет с другим?

– Хорошо, – сказал он. – Я тебе верю. Но я говорил о двух вопросах, вот тебе второй. Когда из развалин твоего дома забирали тела, о которых ты говорила, тебя заметили там – неподалеку. И вместе с тобой был какой-то человек – как его описывают, очень старый и плохо одетый. Расскажи об этом человеке. Откуда ты его знаешь, где встретилась с ним, где он живет, о чем вы с ним говорили – одним словом, все, что тебе известно…

Вирга смотрела не на омниарха, а куда-то вверх, можно сказать, в никуда, наморщив лоб, словно собиралась с мыслями. Ничего удивительного: вряд ли мысли об этом старике находились у нее где-то на первом плане.

– Сейчас, сейчас, – сказала она. – Вот только вспомню…

– Да, конечно, – согласился он. – Вспомни все, что знаешь, и я сдержу свое слово.

На самом же деле Вирга вовсе не напрягала свою память. Совсем другое творилось сейчас даже не в мыслях ее, а в душе. Неожиданное, пугающее и притягивающее одновременно.

Наверное, это и было то, о чем так уверенно сказал тогда старик: «Ты не чувствуешь, но ты на верном пути, еще одно потрясение – и ты поймешь». И вот сейчас ей вдруг показалось, нет, не показалось, она поняла, что он имел в виду.