Читаем Мозаика полностью

Мозаика

Как нежна и чиста должна быть любовь.

Тело женщины – как нежный бархат едва пробившейся весенней травы, мягко-ласкающий зеленый бархат. В страстных объятиях вдыхаешь неуловимый аромат молодой зелено-расцветающей жизни, благоухание первых солнечных мгновений…

О, любовь, ты – свята, ты – благословение нашей темной жизни!..

Дребезжат колеса, меланхолически нежно звенят одинокие мечты…

…Не совсем чисто в номере, но это ни чего: лишь бы расцвела любовь!..

Ощущения любви должны быть изысканно-тонки и нежны: без них одинокий покой, – темно и пусто в жизни, пусто как в комнате, в которой нет никого, нет ничего – одни голые безмолвные стены…

Они пили. Пили и ели. Еще пили.

Потом…

– Ну, миленький?..

– Погоди. Есть тут бархат? Я хочу сначала погладить его рукой, и тогда… Он такой мягкий, нежный, как молодая весенняя травка. Красивое тонкое ощущение: я тонко чувствую.

– Здесь нет бархату: дешевый номер.

– Ах, нет бархату. Ну, я не могу, я не могу. Я ухожу. Я не могу без бархату.

Он ушел, грустный, точно обиженный чем-то:

– Как все пошло в жизни!..

Было темно и пусто на улице. Он шел немного пьяными, неверными шагами, и грустно умирали в его душе одинокие музыкальные мечты.

И где-то за чужими незнакомыми окнами, кто-то играл меланхолический нежно-умирающий вальс.

Он шел – слегка пошатываясь.

Бормотал.

В воскресенье вечером

– В воскресенье вечером, – сказала она ему, улыбнулась синими глазами жениху.

Он любил ее – она была его невеста.

И она поцеловала его еще, и последний раз, чтоб не забыл, пришел на радостное свидание.

– В воскресенье вечером.

Ушла.

В воскресенье вечером их свадьба. В церкви с золотыми куполами свершится веселый обряд венчания, и будут поцелуи и поздравления родных, и дядя полковник поцелует руку, скажет: «м-да, дама теперь, поздравляю».

И радость сбывшихся сладких надежд.

А после поцелуи и ласки и победное Te Deum объятий.

В воскресенье вечером умерла.

Много людей было в церкви, и священник молился над непорочной невестой.

И пел орган.

Какой обряд совершали над невестой, кто знает? Пели ли Requiem ей или венчали ее с молодым женихом?

И что вижу я: гроб ли ее и чистые лилии, или брачное ложе, увенчанное алыми розами?

Кто скажет?

Молчание.

Далеко, далеко протянулась серая дорога жизни.

Ведет куда то.

Так в воскресенье вечером умерла невеста.

Белая девушка с синими глазами.

Amen

Эго была маленькая церковь в бедном поселке из нескольких десятков рыбачьих хижин.

В церкви служил молодой аббат.

Он верил, но обидны казались его вере грязные облупившиеся стены, старая фисгармония и дребезжащий голос старика, певшего в церкви.

И часто, стоя перед алтарем, он говорил себе в страхе; «Да разве может святейшее Таинство совершиться в такой убогой обстановке?»

Скучно тянется длинная месса.

Рождается сомнение.

. . . . . . . . . .

Накануне Троицына дня к аббату приехала сестра, артистка Оперного театра.

Долго говорила с братом. Сказала:

– Завтра буду петь мессу у тебя в церкви.

. . . . . . . . . .

Солнце освещало паутину на окнах бедной церкви. Под низкими сводами лился молодой голос.

Шла месса. Девушка пела.

Расцветала белыми розами душа аббата, тонула в солнечном сиянии убогая церковь.

Торжественно в праздник совершается месса.

Близится страшный момент Евхаристии.

…una voce dicentes!..

Три раза ударил колокольчик, аббат высоко вознес над головою Жертвенную Чашу, свершая Таинство, и над жалкими звуками ветхой Фисгармонии пронесся вихрь торжествующего Sanctus.

Все утонуло в светлых волнах хрустального голоса.

Юный жрец замер в тайном экстазе.

Таинство свершилось.

Amen.

Болотный чорт

Студент приехал на лето в деревню к родным – отдохнуть.

Влюбился.

Она была молодая девушка с белокурыми волосами и наивным взглядом серых глаз.

Лет восемнадцати.

Читала немного, но всегда классиков.

Иногда пела.

Ему нравилось перебирать ее маленькие пальчики, слушать милую болтовню полуребенка.