Моунтинскай

— Брайан каждый год, что приезжает сюда, хочет научиться кататься на сноуборде. — подавшись вперед, доверительно прошептала Кикки, кинув в сторону мужа веселый взгляд. — И каждый раз в последний момент начинает трусить и идет кататься на лыжах.

— Я не трушу, просто оставляю это дело профессионалам. — отозвался тот с демонстративно независимым видом, сразу дающим понять истинную причину такого поведения.

— Да? Тогда почему ты всегда такой бледный? — засмеялась Кикки, застегивая куртку.

— Потому что у меня хронический недосып, ведь моя жена на каждом шагу рассказывает, что я не умею кататься на сноуборде. — усмехнулся тот, обнимая Кикки. — Пока, ребята.

— Удачи! — крикнула Оливия и, проследив за тем, как они выходят из кафе, обернулась к Чеду с горящими глазами. — Они невероятные, правда?

— Шутишь, да? Да я стажировку получил, ничего не делая для этого! Вот это я понимаю, отдых! Знаешь, что? Я хочу еще какао. И кекс. Ты хочешь кекс?

— Я хочу прокатиться на канатной дороге, но кекс — это тоже круто. — отозвалась Оливия, довольно потянувшись.

* * *

Саманта, ощутимо проголодавшись, решила взять перерыв и спустилась на первый этаж в поисках еды. За стойкой никого не оказалось, и девушка решила пройти в гостиную, откуда доносились громкие голоса гостей.

Просторное помещение с высокими окнами, через которые открывался потрясающий вид на заснеженный горный склон, тонуло в лучах яркого солнца. Его блики окружили все пространство, танцуя на всем вокруг лишь им ведомый танец.

Несмотря на ранний час, в гостиной горел камин. Огонь лениво скользил по дровам, разбрасывая алые искры в разные стороны. У него, сидя в креслах друг напротив друга, увлеченно беседовали Алек и невысокая, худенькая девушка. Та была бледной, с удивительной широкой улыбкой и длинными, густыми волосами насыщенного оттенка горького шоколада. Она, лениво помешивая какао в белоснежной фарфоровой чашке, внимательно слушала разговор Алека, ведущийся, вероятно, на тему антропологии человека.

Алек с насмешкой говорил об Оливии, разглагольствующей на темы чудовищ и монстров, но сам был не менее рьяным фанатиком своего дела. Он любил все, что касалось физической антропологии, не упуская шанса обсудить эту тему. Однако, если Оливию слабо, но все же понимали, то слова Алека очень редко находили своего слушателя. Тема была, безусловно, крайне интересной и важной, но до обидного сложной.

Вероятно, по этой причине, узнав о докторе Ричардсоне, тот так просветлел. Редко когда Алек мог поговорить с человеком, разделяющим его интересы.

— Саманта? — раздался голос справа от девушки. Та, обернувшись, увидела Эрика с подносом в руках. На нем в художественной расстановке возвышались чайник, чашка, сахарница, молочник и тарелка, накрытая крышкой. — Я заметил, что вы ничего не ели, и решил отнести вам в номер. Как хорошо, что вы сами спустились. Вы пообедаете в гостиной или?…

Саманта заприметила намек, скользнувший в его речи. Забота уже немолодого мужчины сильно тронула ее, а потому ей показалось крайне невежливым просить его накрыть в номере, хотя одновременно есть и работать было ее любимым времяпрепровождением.

— Спасибо, в гостиной. — ответила она.

— Я подсажу вас к вашему другу, — отозвался он.

Саманта оглянулась на Алека, увлеченно и весело бедующего с дочкой профессора, по книгам которых он во многом сформировал свои взгляды. Прерывать их девушке не хотелось.

— Нет-нет, ну нужно. — произнесла она, указывая на столик у дивана. — Я пообедаю здесь, если вы не против.

* * *

Оливия и Чед, весело смеясь, вывалились на улицу, поддерживая друг друга на сколькой дороге. Они, раскрасневшиеся от смеха и бесконечных шуток с новыми знакомыми, обзавестись которыми в Моунтинскай оказалось невероятно просто, с удивлением обнаружили, что стало уже темно. Сумерки опустились на городок так быстро, что, казалось, это произошло всего за несколько секунд. Оливия была готова поклясться, что еще пару минут назад, пока они одевались в кафе, было светло.

Сейчас же на улице уже зажигались яркие фонари, а гирлянды и фигуры, расставленные у двориков домов, заиграли новыми красками, наполняя окружающее пространство теплом не светодиодов — душ тех, кто живет в этих домах. Казалось, весь бесконечный, нескончаемый мир сжался до этой улицы, оказавшись столь маленьким и уютным, что сердце Оливии было способно обнять его весь, без остатка.

Несмотря на позднее время, улицы маленького, провинциального городка не опустели. Нет, напротив, теперь к детям, лепящим фигуры под окнами домов, стали присоединяться даже взрослые. Оливия заметила, как один взрослый мужчина с хитрым видом наклонился и, набрав в руки липкого снега, размахнулся и кинул снежок в молодую девушку с раскрасневшимися щеками. Толпа детей вокруг них взревела радостными криками.