– И только поэтому ты так решил? Тут нет никаких ограждений, табличек, – не согласился с ним Кэддис, – Могли бы тогда мостки внутрь куста проложить, чтобы удобней было. Это не сад.
– А там тогда что? – мотылёк указал на чёрный треугольный флажок с красной точкой, – И там… Четыре по периметру. Они обозначают границу.
– По-моему, кто-то нагло присвоил себе этот куст, – жук нахмурился, – Может, нам тоже сделать свой знак и повесить где-нибудь?
– Ну, надеюсь, из-за одной ягоды не рассердятся, я ведь ещё даже не откусил. Могу вернуть, – у Оула задрожали усики.
– Кому вернуть? Тут никого нет. Ешь скорее. Я сейчас сорву для себя пару ягод и полетим домой, раз уж ты дрожишь, – Кэддису перехотелось сидеть в этом кусте.
– Только не вздумай возвращаться сюда один, – голос мотылька дрожал, как и он сам.
– Можно подумать, если садовод набросится на меня, ты меня спасёшь, – жук скрылся в листве.
– Лучше вообще сюда не возвращаться… Кэддис, быстрее.
– Иду я, иду, – жук вышел с двумя ягодами.
– Может, оставим ягоды здесь? – Оул не хотел брать чужого, – Наколем их на шипы.
– И они скиснут, – жук откусил от своей ягоды.
– Не скиснут, хозяин прилетит и заберёт.
– Как хочешь. Только тут за версту никого, ни одного дома, даже сторожки нет… Хотя, – Кэддис посмотрел в сторону дерева, стоящего далеко в стороне, – Говорят, что в том дереве – дом колдуна, самой чёрной бабочки в Инсектии. На его крыльях нет ни одного пятна, они полностью чёрные.
– Но есть же просто чёрные бабочки. Как же их?..
– У тех по краям крыльев – кайма красная, а у этого – нет. И говорят, у него глаза, как у стрекозы… а иногда обычные. Ой, а у тебя усики аж ходуном ходят, – жук усмехнулся.
– Чего смешного? А вдруг это его куст? И ягоды заколдованные, – мотылёк бросил свою ягоду.
– Да что ты? Я его никогда не видел, – Кэддис не слишком верил слухам. Но вдруг с верхней ветки донёсся голос: «Ну, и что мы тут делаем?» – это были слова какого-то очень тёмного инсектина-бабочки.
– Дикая жимолость, её можно всем есть, – едва не растерялся жук. Оул молчал, не сводя глаз с незнакомца.
– Это – мой сад, здесь знаки висят, – тот указал на флажки.
– Я же говорил, – прошептал мотылёк.
– Ну, извини, – Кэддис бросил ягоды, – Я только половинку съел… Знаки стоило бы и покрупнее сделать. Мы уже улетаем.
Похоже, незнакомец собирался проучить их, потому что тот час распустил свои крылья – абсолютно чёрные.
– Это он! Летим! – жук дёрнул Оула за руку. Оба не на шутку испугались.
– Только не оглядывайся, а-то оцепенеешь от его гипнотического взгляда, – на лету говорил Кэддис, – Летя ниже, среди травы. У него крылья большие, он не сможет!
– У меня тоже большие! – мотылёк едва успевал уворачиваться от листьев и стеблей.
– У него ещё больше! Поднажми!
– Кэд, я не успеваю за тобой!
– Не произноси наши имена!
Оул с большим трудом нагнал жука: «Я сейчас упаду». Над ними промелькнула тень.
– Он летит над травой и видит нас. Бесполезно прятаться тут, – мотылёк запыхался.
– На открытом воздухе он нас точно догонит. Надо разделиться, чтобы он потерял нас. Я его отвлеку, а ты лети в другую сторону без оглядки и спрячься где-нибудь. Давай! – Кэддис резко ушёл вправо.
– Нет! Подожди! – Оулу стало ещё страшнее, когда он остался один. Ему пришлось повернуть налево, и вскоре он понял, что чёрный инсектин решил гнаться за ним, а не за жуком. Мотылёк летел не разбирая пути, ударяясь о стебля и листья; пробил одну паутину, вторую и застрял в третьей. Оул почувствовал, как за его спиной кто-то приземлился. Мотылёк принялся биться, пытаясь вырваться из паутины, совсем позабыв про ножик, и даже не заметил, как чёрный инсектин перерезал держащие его нити. Почувствовав, что его ничто не держит, Оул улетел без оглядки.
Мотылёк летел, не думая куда, пока не ударился крылом о твёрдую ножку листа и ни упал. Он был уже не в силах подняться. В голове шумело. Оул не слышал ничего, кроме стука своего сердца. Когда пульс успокоился, мотылёк поднялся на ноги и только теперь понял, что за ним никто уже давно не гонится.
Место, в котором он оказался, выглядело незнакомым. Оул не боялся заблудиться, город можно было увидеть с любого конца острова, стоило только взлететь. Мотылёк попытался вспорхнуть, но тут же опустился на землю: мышца приводящая в движение крыло болела. Видимо, он растянул её при ударе, после которого и упал здесь.
Темнело. Оул хотел зажечь свой люминесцентный камень-фонарик и тут обнаружил, что ободка на голове нет. Он несколько раз, как можно громче, позвал Кэддиса, но тот не отозвался. Мотылёк хотел подняться на верхушку цветка и посмотреть далеко ли дом, но, понимая, что через минуту на всю ночь зарядит дождь, поспешил укрыться среди листьев.
Дождь действительно вскоре начался и шёл всю ночь, а так называемое укрытие совсем не помогало. Оул зарыдал, но его было не слышно из-за шума дождя; а слёзы слились с каплями, которые разбивались обо всё вокруг.
Дождь прекратился только к утру. Кэддис нашёл мотылька, когда уже заметно просветлело, нашёл прибитым каплями воды к листу, на котором и ночевал.