Моцарт и его время

Другая история Рохлица — о неуплате гонорара за «Волшебную флейту» — также сомнительна. В заметке, опубликованной в лейпцигском Ыеие 2еИ-аскп/1/йг Мийк (сокр. Ы2ГМ — «Новый музыкальный журнал»), утверждается, что Шиканедер полностью рассчитался с Моцартом, выплатив ему 100 дукатов авансом, — обычный для Вены гонорар за оперу⁶. Из переписки Якоба Хайбе-ля (тенора в труппе Шиканедера) с интендантом мангеймского национального театра бароном фон Дальбергом выясняется, что Моцарт намеревался брать за копии партитуры «Волшебной флейты» также по 100 дукатов^с. Едва ли он взял с Шиканедера меньше, чем рассчитывал выручить за копии.

Однако дело не только в Рохлице и его не вполне достоверных воспоминаниях. Большую роль в распространении сведений о печальном финансовом итоге моцартовской карьеры сыграла его вдова. Она упорно культивировала слухи, будто муж оставил ее буквально без средств к существованию (что отчасти было верно на день кончины), будто он вообще не имел твердого заработка, и будто она ничего не смогла выручить за его партитуры. Вслед за ней эти лукавые словесные пассажи пересказывают и Рохлиц, и Нимечек, и Ниссен. Без каких- | либо оговорок Констанца повторила супругам Новелло сомнительную историю |

о берлинском путешествии Моцарта 1789 года: он якобы искал работу при дворе а

жизнь и смерть /

прусского короля из-за того, что не получал денег от Иосифа II⁶. Если не делать Ц скидок на неверную память, то Констанца попросту лжет. Еще в декабре 1787 года Моцарт, по распоряжению императора, был назначен на место придворного композитора камерной музыки с окладом 800 флоринов.

Конечно, это не 2 000 флоринов, которые до него платили Глюку. Причина такой диспропорции объяснима, ее совершенно зря связывают с дискриминацией Моцарта. Все же они занимали разные должности. Для шестидесятилетнего Глюка, получившего назначение в 1774 году, оно было в большей мере

а Письмо от 3 декабря 1777 г. — Впе/еСА II. 8. 161.

Ь Стэффорд ссылается на публикацию в 1Ч2ГМ № 43 за 1840 г. — 5ш$огс1. Р. 101.

с См.: Етпйок. 8. 75.

<3 [МоуеИо V & М.\ Ете ОДШаЬп ги МогаП. 8. 76.

почетным, дарованным за заслуги перед двором. Тогда он был связан в основном с парижскими театральными проектами и для Вены ничего нового уже не писал, хотя его оперы продолжали изредка ставиться там в честь торжественных событий. После кончины Глюка его оклад высвободился, но эти деньги (вернее, часть их) пошли на оплату совсем другой должности «камерного композитора». В представлениях Иосифа II жалованье в 800 флоринов вполне ей соответствовало. Сальери в ранге придворного капельмейстера получал тогда 1 200 флоринов. Но самое главное — у Моцарта этот оклад был! И об этом Констанца не могла не знать, однако продолжала утверждать, будто ее муж не имел твердого заработка.

Слухи об огромных моцартовских долгах, оставшихся после смерти, длительное время поддерживала сама же Констанца. Она сообщила Новелло, что ей пришлось задабривать кредиторов, рассылая им бесплатные билеты на концерт тринадцатилетнего Франца Ксавера Вольфганга, поскольку долги было выплатить нечем. Она и дети, по ее словам, не получали иных доходов, кроме пенсии от императора³ — 266 флоринов и 40 крейцеров в год. Эти утверждения расходятся с известными фактами. Во-первых, долги были выплачены довольно быстро. По крайней мере, Нимечек упоминал об этом еще в 1798 году¹¹, причем со слов самой же Констанцы, а младшему сыну тринадцать исполнилось в 1804-м. Во-вторых, вопреки ее жалобам на отсутствие интереса к моцартовским партитурам, она весьма активно сотрудничала с издательствами и частными коллекционерами и выручила за них немалые средства.

Выходит, деньги у Констанцы были. В 1797 году в Праге она, например, смогла одолжить друзьям семьи — Душекам — 3 500 флоринов⁰, еще раньше, буквально на следующий год после смерти мужа, получила от прусского короля 3 600 флоринов за восемь партитур¹¹. Так что «нишета» вдовы была ложной, так же как и уверения в ней. Эти уверения можно было бы отнести на счет невинной хитрости матери, желающей обеспечить хорошие условия для своих детей и предпочитающей лучше поскромничать, чем прихвастнуть. Однако ее слова, зафиксированные биографами, оказали дурную услугу, способствуя утверждению образа Моцарта-неудачника, непонятого гения, витавшего в мире иллюзий, крайне непрактичного, беспечного и абсолютно неприспособленного к реальной жизни.