Моцарт

Антонио был единственным при дворе, кому дозволялось иметь собственное мнение. Он довольно часто возражал императору, даже спорил с ним. И в этом случае, он стоял на своем.

— Полагаюсь на ваш вкус… — пробормотал Иосиф II, всем видом давая понять, в случае провала, он ни при чем.

Именно этого и добивался Антонио.

Медлительный крот Ригини безнадежно опаздывал к назначенному сроку. Его уже никто не брал в расчет. Когда до утверждения оставалось меньше недели, Михаэль Гайдн навестил обоих претендентов. Сначала Вольфганга, в его скромной квартирке на окраине города.

Но Вольфганг даже не поднял головы от нотных листов, в беспорядке рассыпанных по всему столу. Михаэль просмотрел большинство из них, стараясь не нарушить, одному Вольфу известный порядок. Поболтал несколько минут с Констанцией, сделал ей пару комплиментов. И отбыл в центр Вены.

Сидя в просторном кабинете, в удобном кресле, Михаэль долго и подробно знакомился с почти законченной партитурой Сальери. Антонио едва дождался, когда Михаэль, наконец, отложил листы в сторону.

— Как наш юный друг? — с тревогой в голосе спросил он.

— Вас совсем не интересует собственное сочинение? — изумился Михаэль.

— Меня интересует Моцарт.

— Ну… если учесть… вкус императора…

— Говорите же… ради Бога! — взорвался Антонио.

— Не знаю, обрадует вас или огорчит. Словом, шансы на успех у вас обоих… равны!

Лицо Антонио приняло странное выражение. Будто, он внезапно остановился в одном шаге от пропасти. Долгое время он стоял, повернувшись спиной к Михаэлю.

— Это худшее… из всего, что могло случится! — произнес Антонио, наконец, своим глухим голосом.

Встреча друзей на этом закончилась.

За весь день Антонио не проронил ни слова. Напрасно терпеливая Тереза пыталась разговорить его, отвлечь, даже приготовила какое-то немыслимое итальянское блюдо, Антонио не притронулся в еде. Поцеловал жену в лоб и увел в кабинет.

Стояла глубокая безветренная ночь.

Антонио подошел к окну и настежь распахнул его. Огромная луна заливала весь город серебристым светом. Ни шороха, ни звука… Казалось, весь мир замер в напряженном ожидании.

И Антонио совершил невероятное!

Он сделал то… на что способен только подлинно благородный человек. И мало кто способен оценить.

Антонио зажег свечи, вел к столу и недрогнувшей рукой вычеркнул из своей партитуры самое удачные, самые яркие куски. Потом небрежно вписал нечто, повторяющее его самого, десятилетней давности… Партитура оперы утратила всю привлекательность. Это бросилось бы в глаза даже любителю. Заурядная ремесленная поделка!

Антонио подошел к зеркалу. Он смотрел на свое отражение и не видел его. Тяжелый взгляд был устремлен сквозь лицо… куда-то дальше. В его ушах звучала музыка, с которой он только что распрощался.

«Прости меня, Господи!» — беззвучно шептали его губы. «Ты все видишь. Все понимаешь. Все простишь!..».

Последний раз комитет собрался в традиционный понедельник. Присутствовали: граф Розенберг, Сальери, Гайдн и еще несколько незначительных личностей.

Глюк отсутствовал но причине своей глубокой старости. Моцарт отсутствовал по причине беременности жены. Уже подходил срок, и Вольф не отходил от Констанцы ни на шаг. Ригини отсутствовал без всякой причины. Просто не пришел и все.

Мнение всех выступавших /кроме Гайдна!/, было единодушным. Даже голосования не потребовалось. Безусловная победа Моцарта.

Сальери принял это решение абсолютно спокойно. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Розенберг поблагодарил всех за проделанную работу и выразил надежду, в самом скором времени встретиться на премьере оперы.

Сальери уже садился в карету, когда подбежал запыхавшийся Михаэль и схватил его за руку.

— Что случилось, друг мой? — удивленно вскинул брови Антонио.

— Вы добровольно уступили свое первенство?! — потрясенно начал Михаэль, — Я читал другой вариант вашей партитуры…

— Молчите! — резко прервал его Антонио, — И никогда не вспоминайте… Если вы мне друг, молчите!

Антонио захлопнул дверцу и карета стремительно покатила по узким венским удочкам. Редкие прохожие в испуге сторонились, и прижимались к домам. Михаэль стоял в растерянности.

Как снег на голову, в Вене объявилась… Алоизия. Разумеется, не одна. Но вовсе не с блистательным усатым офицером. Где-то там… Алоизия вышла замуж за актера Иозефа Ланге. Стало быть, называлась она теперь, «госпожа, Алоизия Ланге». Не иначе.

Алоизия мгновенно сориентировалась и присоединилась к… ярым противникам «Фигаро» Моцарта! Вот так! О-о, женщины… Ее певческие амбиции, за время вынужденного отлучения от театра, возросли многократно. По всей Вене Алоизия трезвонила, что плавная роль Сюзанны написана с нее, для нее, во имя нее. И так далее. И только одна она способна спеть эту партию. Разумеется, если слегка улучшить. Сократить, изменить и тому подобное. Когда до Вольфганга дошли эти слухи, он только помотал головой.

«Чего хочет женщина, того хочет Бог!». Не иначе, этим принципом руководствовалась Алоизия, когда всеми кривдами-неправдами добивалась главной роли в «Фигаро». И добилась!