– Вы когда-нибудь были близки с ним?
– Боже, нет. Самое близкое, что было между нами, это разговоры. Обычно они происходили за бокалом какого-нибудь скотча у него в кабинете.
– И что Вы обсуждали, помимо рабочих моментов?
Карвер пожала плечами и ее взгляд, впервые с момента начала разговора о Горварде, потух.
– Всего по-немногу, – ответила она. – Одна из причин, почему я была так шокирована, узнав, что это он совершил такие жестокие убийства, был его блестящий ум. Мы много говорили о литературе и классической музыке. Чем-то это напоминало застенчивых любителей книжного клуба или нечто вроде этого. Мне не нравился Шекспир, а Говард назвал сотни причин, почему тот был так популярен. Пока я спорила с ним, он объяснил, что рассказ от первого лица был ничем иным, как приманкой для молодежи. Подобные разговоры мне особенно были по душе, но мы также обсуждали текущие события, социальные проблемы и тому подобное.
– Вам ничто не казалось странным в ходе ваших разговоров? Может, слегка грубый или резкий тон?
– Только тот момент, что Говард очень увлекался, когда дело касалось вещей, которые ему
– Хорошо, давайте пойдем по другому пути, – продолжила Эйвери. – Как человек, проводивший с ним определенное время, что, по-Вашему, больше всего выводило его из себя? Что могло разозлить его?
– Когда в его словах сомневались, – тут же ответила Карвер. – Любое недоверие, будь то дружеский спор, соревнование или же головоломка по поиску слов. Также он мог разозлиться из-за пустяка вроде очень легкого кроссворда в утренней газете. Подобные вещи расстраивали его. Глупо, но факт.
– Получается, что такие странные вспышки гнева из-за того, что кто-то мог сомневаться в нем, или же когда ему что-то действительно не нравилось, это единственные причуды, которые Вы замечали в нем?
– Ну, я имею в виду… Не знаю, можно ли назвать это причудой, но это
– Значит, между Вами не было никакого физического контакта? – уточнила Эйвери.
– Ох, однажды я попыталась обнять его… Просто пожелать спокойной ночи после нескольких бокалов красного вина. Когда я наклонилась к нему, он вдруг окаменел. На мгновение он показался мне будто униженным.
– То есть Вы уверены, что он не признавал физических прикосновений?
– Думаю, что да. Касательно рукопожатий, я тогда решила, что он страдает гермафобией. Но, узнав его мнение по поводу секса и полное неприятие таких простых вещей, как дружеское объятие…
– Могло быть что-то еще, – закончила за нее Эйвери. – Нечто более тревожное.
Она сидела и обдумывала услышанное, мысленно вернувшись к их встречам в тюрьме. Где-то в глубине души, она полностью была уверена, что тоже замечала нечто подобное. Всякий раз, когда он наклонялся через стол, чтобы прошептать свой ответ ей на ухо, то либо напрягался, либо максимально быстро отстранялся.
«
Затем Эйвери вновь представила студентку в переулке, имя которой она так до сих по и не знала, поскольку не была причастна к этому делу. Девушка была раздета до нижнего белья, предоставив на всеобщее обозрение свое тело в отличной форме.
В памяти всплыли фотографии, которые она просматривала этой ночью. Снимки из коробки воспоминаний о Говарде Рэндалле.
«
– Профессор Карвер, спасибо, – произнесла Эйвери. – Вы оказали огромную помощь. Если вспомните что-то еще в ближайшее время, прошу Вас позвонить мне.
С этими словами Блэк протянула ей свою визитку. Диана взяла ее, слегка нахмурившись.