Мост через вечность

— Но моя свобода! — дернулся я. А-а-а-к! Хрип. Ужасный воротничок!

Теперь моя свобода состояла в выборе между побегом в другую страну и внимательным, аккуратным разбирательством со всей этой кучей осколков, что остались от моей империи.

Ричард-тогда принял несколько решений вслепую, сделал несколько глупых ошибок, за которые расплачиваться приходятся Ричарду-теперь.

Я смотрел, как Лесли изучает налоговые квитанции, покрывая страницу за страницей заметками для юристов.

Ричард-сегодня не занимается всей этой чертовщиной. Это делает Леслитеперь, которая ни на йоту не виновата в том, что случилось. Лесли не летала на скоростных самолетах; у нее даже не было возможности предотвратить крах империи. Зато Лесли теперь пытается собрать ее осколки, если это у нее получится. Какая награда за то, что у нее есть друг Ричард Бах!

А он после всего этого сердится на нее, потому что она повысила на него голос, когда он прочел ее сугубо личное стихотворение!

— Ричард, — мысленно сказал я себе, — тебе никогда не приходило в голову, что ты и в самом деле бесполезный, никому не нужный сукин сын? Первый раз в жизни я серьезно над этим задумался.

Двадцать шесть

Все было как всегда, разве только она была чуть тише, чем обычно, но я этого не заметил.

— Не могу поверить, Лесли, что у тебя нет своего самолета. У тебя встреча в Сан-Диего — полчаса и ты там! — Я проверил уровень масла в двигателе Майерса 200, который в этот раз принес меня к ней на запад, убедился, что крышки топливных баков плотно закрыты, колпачки одеты на них и защелкнуты замками.

Она что-то ответила почти шепотом. На ней был костюм песочного цвета, словно специально для нее сшитый. Расслабившись, она стояла на солнце у левого крыла моего «делового» самолета, однако вид у нее был слегка болезненный.

— Прости, вук, — сказал я, — я тебя не расслышал.

Она прокашлялась. — Я говорю, что мне как-то удавалось до сих пор обходиться без самолета.

Я положил ее сумочку назад, уселся на левое сидение и помог ей сесть на правое, потом закрыл изнутри дверь, не прекращая говорить.

— В первый раз, когда я увидел эту панель, я воскликнул: «Ого! Сколько тут всяких циферблатов, переключателей, приборов и всего прочего!» В кабине Майерса приборов больше, чем у его сородичей, но через некоторое время к ним привыкаешь, и все становится очень просто.

— Хорошо, — сказала она едва слышно. Она смотрела на приборную панель примерно так же, как я смотрел на съемочную площадку в тот день, когда она взяла меня с собой на МGМ. В ее глазах, конечно, не было такого благоговения, но было видно, что видеть приборы ей приходилось нечасто.

— ОТ ВИНТА! — закричал я, и она посмотрела на меня большими глазами, словно случилось что-то столь из ряда вон выходящее, что мне пришлось закричать.

— Видно, не привыкла к самолетам, меньшим, чем реактивный лайнер, — подумал я.

— Все в порядке, — успокоил я ее. — Мы знаем, что возле самолета никого нет, но все же кричим от винта! — или что-нибудь в таком роде, чтобы тот, кто это услышит, знал, что сейчас запустится наш двигатель, и ушел с дороги. Старая пилотская привычка.

— Замечательно, — кивнула она.

Я включил питание, топливная смесь достигла насыщения, ручку газа подвинул на полдюйма, включил топливный насос. (Я показал на топливный манометр, чтобы она увидела, что давление топлива выросло), включил зажигание и нажал кнопку стартера.

Винт качнулся, и двигатель в тот же момент запустился — сначала четыре цилиндра, затем пять, шесть, и наконец он довольно заурчал, словно лев, который в очередной раз проснулся. По всей панели задвигались стрелки приборов: указатель давления масла, мановакуумметр, амперметр, вольтметр, указатель направления, авиагоризонт, навигационные индикаторы. Засветились цифры, обозначающие радиочастоты; в динамиках послышались голоса. Сцена, в которой я участвовал не менее десятка тысяч раз в том или ином самолете, с того момента, как окончил среднюю школу. И сейчас мне это нравилось не меньше, чем тогда.

Я принял предполетную информацию, пошутил с диспетчером о том, что мы — Майерс, а не маленький Нэвион, отпустил тормоза, и мы порулили к взлетнопосадочной полосе. Лесли следила за тем, как другие самолеты рулят, взлетают, садятся. Она следила за мной.

— Я ничего не могу понять из того, что они говорят, — пожаловалась она. Ее волосы были тщательно зачесаны назад и заправлены под бежевый берет. Я ощущал себя пилотом некой компании, на борт к которому в первый раз поднялся ее очаровательный президент.

— Это авиа-язык, эдакий код, — пояснил я. — Мы его понимаем, потому что точно знаем, что будет сказано: номера самолетов, номера взлетнопосадочных полос, очередность взлета, направление ветра, информация о движении. Скажи я что-нибудь, чего диспетчер не ожидает: — Это Майерс Три, Девять, Майк, у нас на борту сандвичи с сыром, готовьте майонез, — он переспросит: — Что? Что? Повторите? — Сандвичи с сыром — это выражение не из авиа-языка.