Мост через вечность

— Да. Наверняка. Любой ангел-хранитель ответил бы на это объявление, если бы знал, что дала его именно ты.

— Мне такой как раз и нужен, — сказала она, и чуть погодя, — А у тебя есть объявление?

Я кивнул и сам себе удивился.

— Да, я его годами писал:

«Требуется: стопроцентный ангел-хранитель женского рода в человеческом образе. Независимая, любительница приключений, с незаурядным умом. Предпочтительно умение творчески реагировать на многие формы общения. Должна владеть лошадиной латынью».

— Это все?

— Нет, — сказал я.

«Обращаться только ангелу с чудесными глазами, сногсшибательной фигурой и длинными золотистыми полосами. Требуется выдающееся любопытство, неуемная жажда знаний. Предпочтительны профессиональные навыки в сферах творчества и бизнеса, опыт работы на руководящих должностях. Бесстрашная, готовая на риск. Со временем гарантируется счастье».

Она внимательно слушала.

— Вот эта часть про сногсшибательную фигуру и длинные золотистые волосы, — не слишком ли это приземлено для ангела?

— А почему бы ангелу-хранителю не иметь сногсшибательную фигуру и длинные волосы? Разве станет она из-за этого не такой ангельской, менее совершенной для своего смертного подопечного и не такой способной в своей работе?

— В самом деле, почему ангелы-хранители не могут быть такими? — думал я, жалея, что со мной нет блокнота. — Почему бы не быть целой планете, населенной ангелами, освещающими жизни друг друга тайнами и приключениями? Почему хотя бы немногим из них не находить друг друга время от времени?

— Значит, мы принимаем такой телесный образ, какой наш смертный подопечный сочтет для себя наиболее очаровательным? — спросила она. — Когда учительница хорошенькая, тогда мы обращаем внимание на то, что она говорит?

— Верно, — сказал я. — Одну секунду:

Я отыскал блокнот на полу у кровати, записал то, что она сказала, потом поставил тире и букву «Л» — от Лесли.

— Тебе не приходилось замечать, как постепенно меняется внешний облик человека, которого уже знаешь какое-то время?

— Он может быть самым красивым в мире мужчиной, — сказала она, — но может подурнеть, как воздушная кукуруза, когда ему нечего сказать. А самый некрасивый мужчина заговорит о том, что для него важно, и почему это для него важно, и через пару минут он становится таким красавцем, что хочется его обнять!

Я полюбопытствовал:

— И с многими некрасивыми мужчинами ты появлялась на людях?

— С немногими.

— Почему, если в твоих глазах они становятся красивыми?

— Потому что они видят стоящую перед ними Мэри Кинозвезду, этакую расфуфыренную красотку, и думают, что она смотрит только на Гарри Красавчика. Они редко просят, чтобы я появлялась с ними в свете, Ричард.

Дураки несчастные, — подумал я. — Они редко просят. Из-за того, что мы берем на веру лежащее на поверхности, мы забываем, что внешнее — это не то, что мы есть на самом деле. Когда мы находим ангела с блестящим умом, ее лицо становится еще прекраснее. А потом она говорит нам: «Да, кстати, у меня еще вот такое тело».

Я записал это в блокнот.

— Когда-нибудь, — сказала она, ставя поднос с завтраком на ночной столик, — я еще попрошу тебя почитать твои записки. — От ее движения простыня снова упала. Подняв руки она сладко потянулась.

— Сейчас я просить не буду, — сказала она, подвигаясь ближе. — Хватит на сегодня вопросов.

Поскольку думать я уже не мог, меня это вполне устраивало.

Двадцать

Это была не музыка, это был неблагозвучный скрежет пилы по металлу. Едва она отвернулась от стереоколонок, выведя их на максимальную громкость, как я уже весь кипел от недовольства.

— Это не музыка!

— ПРОСТИ, ЧТО? — сказала она, вся уйдя в звуки.

— Я ГОВОРЮ, ЭТО НЕ МУЗЫКА!

— БАРТОК!

— ЧТО? — сказал я.

— БЕЛА БАРТОК!

— ТЫ НЕ МОГЛА БЫ СДЕЛАТЬ ПОТИШЕ, ЛЕСЛИ?

— КОНЦЕРТ ДЛЯ ОРКЕСТРА!

— ТЫ НЕ МОГЛА БЫ СДЕЛАТЬ НЕМНОГО ПОТИШЕ ИЛИ НАМНОГО ТИШЕ? ТЫ НЕ МОГЛА БЫ СДЕЛАТЬ НАМНОГО ТИШЕ?

Она не расслышала слов, но поняла смысл и уменьшила громкость.

— Спасибо, — сказал я. — вуки, это: ты что, серьезно считаешь, что это — музыка?

Присмотрись я внимательней, и помимо очаровательной фигурки в цветастом купальном халате, волос, упрятанных для просушивания в тюрбан из полотенца, я бы заметил разочарование в ее глазах.

— Тебе не нравится? — сказала она.

— Ты любишь музыку, ты училась музыке всю жизнь. Как ты можешь называть эту дисгармонию, которую мы слышим, этот кошачий концерт, как ты можешь называть это музыкой?

— Бедняжка Ричард, — сказала она. — Счастливчик Ричард! Тебе еще столько предстоит узнать о музыке! Сколько прекрасных симфоний, сонат, концертов тебе предстоит услышать впервые! — Она остановила кассету, перемотала и вынула из магнитофона.

— Пожалуй, Барток — это чуть рановато. Но я тебе обещаю. Настанет день, когда ты послушаешь то, что слышал сейчас, и скажешь, что это великолепно.

Она просмотрела свою коллекцию кассет, выбрала одну и поставила на магнитофон, где до этого был Барток. — А не хотел бы ты послушать немного Баха: Хочешь послушать музыку твоего прадедушки?