Мост через огненную реку

В имперские и рыцарские времена город и вправду был защищен двойным кольцом тридцатифутовых стен и отведенным от реки каналом и выглядел торжественно и сурово. Но с окончанием рыцарских войн и установлением более-менее постоянных границ штурмы и осады ушли в прошлое, а мирная жизнь благоприятным образом сказалась на численности населения. Город задыхался в пределах стен, и случилось неизбежное – он сошел с холма и начал разрастаться, расползаться по равнине грязными улочками предместий.

Пока это были бедные кварталы, где жили мастеровые, огородники и прочая городская мелочь, никто и не думал хоть как-то защищать предместья от возможного нападения. Но когда король Леон Первый, чтобы наполнить оскудевшую казну, ввел плату за землю, за городскую стену стали перебираться и зажиточные горожане. Лежащую под холмом часть канала засыпали – на ее месте теперь была Крепостная улица. Постепенно построенные невесть из чего лачуги сменялись добротными деревянными домами, те взбирались на каменные фундаменты, а когда рядом с Трогартейном обнаружили залежи строительного камня, который за белый цвет прозвали трогарским мрамором, предместье стало на глазах хорошеть и богатеть.

Дворянин мог поселиться в нижнем городе разве что от лютой бедности, зато солидные купцы и именитые горожане нередко предпочитали жить внизу, и вскоре стали одолевать магистрат просьбами построить хоть какое ни на есть ограждение. Разобрав одну из внутренних стен, из полученного камня смогли выстроить десятифутовую стену, которую дополнили проведенным по верху частоколом и деревянными же дозорными вышками. Получилось точно по вкусу торгового сословия: неказисто и добротно. И тут как раз на вооружении армий появились пушки. Тогда, чтобы защитить город от предполагаемой осады с предполагаемыми пушками, в пятнадцати футах позади первой стены выстроили вторую, из трогарского мрамора. Промежуток между ними засыпали землей, а сверху сделали настил.

Горожане близлежащих кварталов, задыхавшиеся в тесных грязных домишках, очень быстро поняли, какой получили подарок. Вскоре в погожие дни на стену стали перебираться все, кто только мог. Швеи, вышивальщицы, кружевницы с работой, лоточники, а потом и мелкие торговцы со своим товаром, наконец, те, кто просто желал прогуляться.

Городские власти пытались бороться с тем, что стена превращается не то в рынок, не то в площадь – но куда там! Разве можно бороться со стихией! Наконец, власти махнули рукой, решив, что в случае осады все сами собой разбегутся, а пока войны нет, и так сойдет.

Всего этого великолепия с ольвийского тракта видно не было – оно скрывалось за частоколом, а частокол наполовину загораживали дома нового предместья. Но там, где она быта видна, десятифутовая городская стена с неровным забором поверху, из-за которого виднелись деревья и крыши домов, доводила Энтони до истерического смеха.

Трогартейн быт самой богатой, чистой и нарядной из столиц бывшей Империи. На вершине холма возвышался Тейн, в полумиле от него, на второй вершине – королевский дворец, от них спускались к стене широкие улицы, на которых чередовались особняки знати, роскошные лавки и добротные городские дома. Улицы были вымощены камнем и даже, по особому приказу короля, раз в неделю, перед воскресеньем, подметались – такой роскоши не знала ни одна из столиц.

Чем дальше от холма, тем грязнее были улицы, непригляднее дома и беднее население. Наконец, по внешнему краю нижнего города к стене примыкало кольцо мастерских, складов и фуражных дворов, многие хозяева которых сочетали свою торговлю и ремесло с менее почетными, но куда более выгодными занятиями – контрабандой, торговлей краденым и запретным товаром. Где-нибудь в дальнем углу склада имелась неприметная дверка или люк в полу, заваленный всяким хламом – оттуда шел тайный ход, выводящий за городскую стену, в какой-нибудь неказистый домик на грязной улочке нового предместья. По таким ходам в город проносили тюки с товарами, по ним же выбирались и «дети ночи», возвращавшиеся с удачного дела во Вшивый замок.

«Вшивым замком» называли заброшенную баронскую усадьбу, располагавшуюся в полумиле от Трогартейна. Когда хозяева оставили полуразрушенное строение, его облюбовали для себя «дети ночи» – а попросту говоря, воры, разбойники, нищие, шлюхи и прочая подобная публика. Сюда они возвращались с дела, здесь прятали и делили награбленное, покупали и продавали краденое, пили, играли в карты и кости – одним словом, жили. Городские власти мудро не стремились выкурить их оттуда – уж лучше один большой притон за городом, чем двадцать маленьких внутри его стен.