И вдруг он осекся, примолк. Теодор не торопил его, молча ожидая продолжения, а Энтони вспомнил тюрьму и тот странный разговор, который ему, полубезумному от пыток, то ли в бреду привиделся, то ли наяву случился. Он и сейчас не придавал ему большого значения, тем более что не был уверен в том, что все это происходило в действительности, но Гален, выслушав его, вскочил как подброшенный.
– Дорогой товар, говоришь? Время, говоришь, упущено? Жаль, что оспа не испортила? Тони, где твоя голова?! Какая, к чертям, месть?!! Да они с тебя пылинки сдувать будут, если найдут! Ты им очень нужен – уж не знаю, зачем, хотя подозреваю, в чем дело, оспа мне мысль подала… Не по-трогарски это, да и не по-имперски, а вот на Востоке имело бы смысл… У вас при дворе люди оттуда не болтаются?
– Не видел… – Энтони задумался, припоминая. – Разве что послы, но и те редко бывают, им с нами скучно. Тай-цы вина не пьют, а эзрийцы говорят, что не привыкли быть с женщинами в одном собрании… А что на Востоке есть такого, чего у нас нет?
– Много чего. В частности, там красота не просто услада для глаз, а имеет свой материальный смысл. Красота – это благоволение богов. У нас, чтобы снискать небесную милость, жертвуют на церковь, а там покупают красивых коней и слуг. А чтобы заполучить в военачальники такого, как ты, эмир Дар-Эзры, например, отдал бы хороший город, не считая жителей, а может быть, и не один. И его совершенно не волновало бы, как ты воюешь – это мне надо стараться самому, а за тебя сражались бы духи войны. Так что с их точки зрения ты – безумно дорогой товар, который надо беречь. Уверен, что у тебя, после всех пыток, ни одного рубца не осталось. Так?
– Тогда зачем все это вообще понадобилось?!
– Я полагаю, что тебя просто объезжали, как жеребца, приводили к повиновению. Жестоко приводили, да – ну а как с тобой иначе справишься? И если бы королевский шпик пива не любил… Знаешь, надо бы о нем позаботиться, если он еще живой, заслужил парень!
– Если все так – я пропал… – безнадежно проговорил Энтони. – Разве что кислотой в лицо плеснуть, чтоб отстали…
– Черта с два! – рявкнул Гален. – Еще не хватало – такой портрет портить! Нет, сделаем по-другому. Через восемь дней я уеду и увезу тебя с собой – пусть кто-нибудь только попробует заглянуть ко мне в карету! К весне ты поправишься, а там видно будет. Мир большой. Хочешь, отработаем взаимодействие и будем продавать две шпаги вместо одной, не хочешь – найдешь себе что-нибудь еще. Земли твои – наследственные, ведь так? Собирать подати с них ты сможешь откуда угодно. А ваша красотка королева пусть поищет себе кого-нибудь другого и для любви, и для войны.
– Мне надо подумать, – сказал Бейсингем.
Теперь в его голосе не было и следа растерянности или страха. Гален снова усмехнулся, но ничего не сказал, а, устроившись поудобнее, продолжал потягивать вино. В комнате повисла тишина. Через пару минут Бейсингем повернулся к другу:
– Я не могу… Видишь ли, Терри… тут есть одно обстоятельство… Ты ведь знаешь, что такое прекрасная дама?
Гален молча кивнул.
– Ну так вот… У меня тоже есть прекрасная дама. Смотри… – он вытянул из-за пазухи кожаный шнурок, на конце которого болталась монетка. – Когда я шел из тюрьмы, все от меня шарахались, а одна маленькая девочка подала мне милостыню. И я не хочу, чтобы эта малышка была завоевана – ни какими-либо соседями, ни твоей непонятной тьмой. Так что спасибо тебе, но я останусь здесь. А там посмотрим…
– Нет, – цыган поднялся и прошелся по комнате, разминая ноги. – Так не пойдет. Если оставаться здесь, то надо очень хорошо знать, что станешь делать. «Посмотрим» тут не годится. В общем, так: сейчас ты будешь спать добротным целебным сном. Судя по всему, твоей герцогине можно доверять. Я переговорю с ней, а потом пойду во дворец, буду думать, смотреть и слушать. Через день-другой зайду и мы все обсудим.
– Терри, – Бейсингем в упор взглянул на Галена. – Это моя страна, и я не могу позволить… А ради чего ввязываешься в это дело ты?
– Ну, – цыган пожал плечами, – в последнее время я что-то слишком легко побеждаю. Давно нет достойного противника. Скучно, Тони… Так что пойдем вместе, или же я попросту тебя увезу. Сейчас тебе уж всяко со мной не справиться…
Как бы то ни было, а средство генерала Галена помогло. После его отъезда Энтони чувствовал себя выпотрошенным, однако почти сразу заснул и спал неожиданно крепко и долго. Сквозь сон ему чудилось что-то невозможное, и, лишь сделав над собой усилие, он осознал, что это музыка: кто-то играл на лютне, тихонько напевая. «Неужели герцогиня? – подумал он сквозь сон. – А хорошо играет! Зря я отказывался…»