Москва в очерках 40-х годов XIX века

Около сумерек желание утолить жажду и заработать что-нибудь привлекло в заведение и шарманщика. Сыграв лучшую пьесу своего репертуара, он с прискорбием увидел, что желающих слушать его музыку очень мало, а платить за нее еще меньше. Напрасно старался он прельстить кого-нибудь разнообразием своего репертуара, заключавшего в себе, по его словам, песни немецкие и русские, и всякие, и даже французскую кадриль; напрасно зазывал публику прибаутками – «пивца покушать, варганчика послушать»; напрасно заставлял своего помощника, красивого мальчика лет двенадцати, петь «Лучинушку» и «Соловья»: посетители «Старой избы» – одни отвечали, что сами споют лучше всякого варгана, другие требовали, чтобы мальчишка представление какое-нибудь показал, а иные предлагали по копейке серебром за песню – цена, приводившая шарманщика в справедливое негодование. Обойдя почти всех гостей без малейшей выручки для своего кармана, злополучный шарманщик заметил, наконец, и Саввушку, продолжавшего сидеть с поникнутой головой. Четыре бутылки, красовавшиеся на столе нашего портного, ручались ему за состоятельность кошелька этого гостя вопреки скромной одежде, и он подошел к Саввушке с предложением своих услуг.

– Что задумался, купец? Прикажи-ка песенку сыграть.

– А? – проговорил Саввушка, очнувшись из полузабытья.

– Песенку, купец, закажи, веселее будет. Всякие есть: «Тройка удалая», «Ты не поверишь», «Соловей», «Барыня», «полька», «валец»… да вот ерест, – и шарманщик подал Саввушке засаленный клочок бумаги, на котором был исчислен список его пьес.

Саввушка посоловелыми глазами посмотрел на каракульки, испещрявшие реестр, и бессознательно пробормотал что- то; но догадливый шарманщик составил из этих неясных звуков слова: «Барыню, поживей? Извольте!» – и, придвинув ближе свой орган, завертел на нем…

Пронзительно веселые звуки шарманки вывели Саввушку из забытья, а новый прием напитка возвратил ему прежнюю бодрость, так что через несколько минут он уже прищелкивал и притопывал, а потом заказал новую бутылку. Шарманщик, слыхавший, что богатого с тароватым не распознаешь, удвоил усердие и предложил Саввушке послушать, как мальчишка откалывает песни.

– Пусть споет, послушаем его удали, – весело отвечал Саввушка.

Мальчишка начал играть на шарманке и запел… Разгулявшийся Саввушка сперва тихонько подтягивал ему, потом шибче и шибче и, наконец, хватил во весь голос, но так не в лад, что мальчик, который посмеивался во все время разгула Саввушки, не вытерпел, залился звонким смехом и бросился к певцу.

– Вишь, как раскуражился, старый! – сказал он, продолжая смеяться. – Что смотришь? Иль не узнал?

Саввушка был озадачен и не без замешательства проговорил:

– То есть как же, брат, ты… тово… а?

– Знаю-то тебя? Эх, ты! да я на твоих крестинах был, Саввушка ты Саввич! – И мальчик захохотал во все горло.

– Ну, голубчик, Саввушка-то я Саввушка, да как ты смеешь…

В ответ на это замечание мальчик шепнул на ухо Саввушке несколько слов. Надо было видеть, что сделалось тогда с портным: как будто уколотый, вскочил он, схватил мальчика за руку и притащил к себе с такою силою, что шарманщик бросился было на помощь к своему товарищу.

– Правду ли ты говоришь? – произнес Саввушка дрожащим голосом, и всматриваясь в мальчика с таким вниманием, как будто хотел снять с него портрет, – или нет, пойдем отсюда… я узнаю… Ах, господи, господи! вот радость-то послал!.. Взгляни-ка на меня глазенками, да не смейся только… вот так. Да, это ты. И мое сердце не признало тебя сразу. Ах, я пьяница!

В самом деле было от чего изумиться Саввушке: в переодетом мальчике он узнал Сашу, свою милую названую дочку, которую судьба отняла у него из глаз, но не могла изгнать из памяти сердца…

Но как сильно было его изумление, как велика была его радость, не без примеси, однако, горя, так равнодушною к этой неожиданной встрече казалась Саша, не перестававшая улыбаться даже и тогда, как ее старый друг со слезами на глазах принялся целовать ее, называя своей козочкой, милочкой…

Все это произошло в несколько мгновений, и в общем шуме почти никто, кроме шарманщика, не обратил особенного внимания на поразительную сцену, так что Саввушка свободно мог расспрашивать свою любимицу. А спрашивать было о чем… Но вопросы путались и шли не по порядку.

– Голубушка моя! Зачем же срам такой ты на себя взяла?

– Какой? что ты? – со смехом отвечала Саша, уклоняясь от обниманий Саввушки, который, по старой привычке, хотел усадить ее к себе на колени.

– Да платье-то? Разве это хорошо – мальчишкой одета! Разве нет у тебя платьеца? Ведь ты не маленькая; слава богу, я чай, четырнадцать лет минуло.

– Вот еще что выдумал! Платьев у меня в год не переносишь, да так лучше, и хозяин велит.

– Какой хозяин? Нешто ты…

– Видишь, что с шарманкой хожу. Мне и жалованье дают – семь рублей в месяц, окромя платья. Хлеб тоже хозяйский.

– И пища хорошая?

– Ну с голода не уморят, сытою не накормят… Чай по утрам бывает, а вечером как придется… Да все-таки во сто раз лучше, чем у тетки!