Москва, я люблю его!

Я огляделась по сторонам. У окна сидела девушка с красными волосами, забранными в пучок, и курила, читая толстую книгу. Бледная, с синевой под глазами, грубые очки в черной оправе, простуда на губах небрежно замазана светлой помадой; худые руки, тонкие длинные пальцы. Нервные и синеватые.

Девушка удивленно приподняла изогнутую светлую бровь, в носу блеснула серьга. В правом ухе была одна; левое же сияло прозрачными гвоздиками по всему краю. Она держала в руках синюю книгу с цифрой три на корешке. Третий том сочинений Максима Горького. Ногти не были накрашены, кроме одного. Ноготь указательного пальца левой руки оранжево светился на серой коже, делая ее еще более бледной и синей.

Я сидела достаточно далеко от этой девушки, но ощущала запах ее туалетной воды. Стойкий, сладкий, удушливый… Теплый и неприятный.

Я заказала двойной эспрессо. Оксана опаздывала на десять минут.

Я начала искать квартиру в Москве две недели назад, когда еще жила в Костроме. В социальной сети поставила статус, что ищу квартиру и девушку, на пару с которой мы будем эту квартиру снимать. Через два дня мне написала Оксана Смотрова – мы вместе лежали в больнице три с лишним года назад.

По утрам Оксана брала у меня косметичку и медленно, растягивая удовольствие, красилась. Тон, румяна, тушь в три слоя, помада. Она считала, что больница – это не повод махнуть на себя рукой, забыть о косметике и красивой одежде. Бюстгальтер она брала поносить у меня, халат у девочки справа, ночную рубашку – у девочки слева, резинку для волос – у подруги из соседней палаты. Так было интереснее. Зачем носить свое, если можно взять чужое, и тебе ничего за это не будет?

В палате непрерывно звучала музыка. С девяти утра. Альбом «Ранеток» на повторе. Оксане нравилось. Она танцевала между кроватями, держась за спинки тонкими руками, легко подпрыгивала, подпевала точно в ноты и безмерно раздражала большинство соседок по палате. Оксана веселилась и совершенно не походила на больную. Говорили, что у нее были кровотечение и киста на правом яичнике. Оксана не переживала, ей было интереснее эпатировать и питаться чужим негативом. Ей ставили уколы два раза в день, от них больно сводило ногу – на время Оксана притихала, свернувшись на кровати и поджав ноги в ажурных, нежно-розовых гольфах. Через час она приходила в себя и снова улыбалась, дергаясь в такт музыке и подпевая на кровати.

Оксану постоянно кто-то навещал. Приходили друзья и старший брат. Приезжали родственники на иномарках. За деньги им разрешалось проехать в больничный дворик и остановиться напротив окон палаты на первом этаже.

Приходила мама, приносила вишню в белом шоколаде и журналы. Оксана хотела, чтоб мать быстрее ушла и чтобы приехал брат. С ним прикольнее.

Брат приходил с друзьями. Они подтягивались на оконных решетках и заглядывали в палату, выглядывая девушек посимпатичнее и раздавая оценки. «Вон та ничего, а та отстой». Оксана хохотала, оглядывалась, что-то говорила брату.

Он навещал ее каждый день. Приносил то бутылку пива на два литра, то пару банок коктейлей, то чипсы. Пиво и коктейли Оксана прятала глубоко в тумбочку, чтобы никто не заметил, а то ходят тут… Мать, медсестры, врачи.

Оксана просила кого-нибудь «постоять на шухере», а сама открывала банку «Ягуара», садилась на подоконник, и зачитывала брату статьи из рубрики «секс». Они их обсуждали, смеялись, прихлебывая по очереди из банки, и курили. Брат давал ей затянуться сигаретой через решетку. Уезжал под вечер.

Ночью в палате собирались и другие девочки – пили пиво, осторожно курили в окно, матерились, оглядываясь на дверь. К тем, кто не пил и не курил, относились с подозрением, если не с жалостью. И ничего, что это больница.

Уколы Оксане не помогли, решили делать операцию. Она боялась, но виду не показывала. Даже лежа на каталке, голая, под белой простыней, она умудрялась шутить и заигрывать с главным врачом отделения – ему было за сорок, и он понравился ей в первый же день.

Операция была несложной. Оксану привезли через час, без сознания. Я была рядом и хотела чем-то помочь. Мне сказали подержать капельницу. Оксана тяжело отходила от наркоза, шевелила правой ладонью, будто искала чужие пальцы… Я осторожно взяла ее за руку. Она с силой вцепилась в нее и не отпускала два часа. Оксана боялась умереть, не проснуться после наркоза. Мне было больно, потекли слезы, но я терпела. На руке у меня осталось четыре красных глубоких ссадины от ее ногтей… Они долго не заживали, и даже потом эти отметины-полумесяцы не загорали, оставались белыми…

При выписке мы обменялись телефонами, через неделю добавили друг друга в социальной сети, но больше не общались. Две недели в больнице хотелось забыть и не вспоминать, как страшный сон.

В тот же год семья Оксаны переехала жить в Москву. Точнее, в какой-то поселок городского типа, в десяти километрах от Москвы.

Когда я поставила статус о том, что собираюсь снимать квартиру, Оксана отозвалась через две минуты. Это было ее первое сообщение за три года.