Московское наречие

Три пачки чая бухнул он в одну эмалированную кружку, и началось наполье чифирем и селедкой. «Горькое с соленым – такая наша жизнь! Первые свои годы совсем не помню. Скитался, кажется, беспризорником по улицам Нукуса. Пил водичку из луж, пока не подобрали добрые каракалпаки. А теперь гляди, каково – наша водочка-нукусовка!» – разлил он теплый напиток по пиалам и громыхнул, будто булыжниками, ладонью о ладонь.

Немедля из глубин кибитки явилась новая бутылка, вынесенная беременной в бледно-желтом сарафане женой, поражавшей, чем дальше, тем больше, сходством с богиней плодородия – такая же молчаливая отрешенность, да и одно на двоих имя. «Сара мне дана судьбой по уговору с Лучшей! У нас чисто платонические отношения, – заявил Коля, подразумевая, кажется, плоть. – Делаем детишек, и все тут! Их уже сто, пожалуй!» – махнул рукой по окрестностям. И только тогда Туз приметил деток, неуловимо и бесшумно, подобно стремительным теням летучих мышей, сновавших там и сям без страха тьмы и бездны, поскольку их самих была тьма-тьмущая и пропасть неизмеримая…

Голубоватая нукусовка из пиал пилась быстро и легко, добавляя гласные в слова и вообще желания поболтать. Коля-нож, свернувшись собачьим калачом на войлочной кошме, рассуждал без умолку: «Где правду найдешь? В ногах нету, да и в боках тоже. В животе, что ли? Порой думаешь, вот она, раскопал, но правда к истине отсылает! А истина только и говорит об имуществе и богатстве, о накоплении и капитале. Да разве ж это истина? Вот в ней, в Саре, истинная истина, хоть и рожает сидя. Видишь, кум, где у нее правда с истиной? Да там же, где вера, надежда и любовь – точно меж ног!»

Туз, дивясь и соглашаясь, уже задремывал, но Коле-ножу хотелось общения: «Слушай, слушай, кум! – донимал он. – Лучшая облегчает моей Саре роды. Обещала брюхатость аж до ста лет и новый клад амударьинский. Старый-то, кучу золота да серебра, нашли век назад, а такие клады открываются раз в сто лет, как раз время, кум, подошло. Конечно, Лучшая требует за свою службу кое-каких жертв, не без того. А что, скажи, кум, жизнь человеческая? Песок! Кара и Кызыл, сплошные кумы!»

Упершись рукой в пол, он растопырил пальцы и стремительно всаживал меж ними свой тесак. В конце концов угодил по мизинцу, едва ли не отрубив, однако и глазом не моргнул: «Во, кум, сила ци! От нее тело и душа каменные. Любая боль как ласка!» И ни с того, ни с сего пырнул Туза острием в зад.

Но тот и без посторонних сил всегда легко справлялся с болью. Не долго думая, падал в обморок, ударив, к примеру, молотком по пальцу. А здесь и падать-то не пришлось. Да признаться, Туз давно уже дрых без задних, как говорится, ног на уютной кошме, и даже нож его не потревожил. Безмятежно, как дитя, в голубоватых снах провел ночь у подножия богини плодородия.

Разбудил неумолкаемый багровый гул, подобный фабрично-заводскому. Привыкший просыпаться в незнакомых местах, Туз все же вздрогнул, увидев над собой рожающую каменную бабу. Вокруг нее копошилось с дюжину маленьких Колек-ножичков, точь-в-точь, как папа, ископаемые. Поклонившись бабе, чтобы приняли за своего, на корточках он выполз из кибитки. И замер, увидев на плетне человеческие черепа. Ранним утром после выпивки все это разом принималось с трудом.

«Каков клаксон!? – отвлек Коля-нож, высунувшись из едва заметного в песках беспородного автомобиля. – Сайгаки, кум, на колени падают, только вяжи! Сейчас, сейчас поедем, тут рядом – за сто минут сто километров!»

В открытой машине освежающе пахло псиной и сайгачным навозом. На дорожку Сара поднесла им по огромной пиале бирюзовой, как каракалпакское небо, нукусовки. «Эта уж не пиала, – кивал Коля-нож. – Эта, кум, зовется коса. После нее в миг косеешь!»

Опрокинув косу, Туз тотчас вновь и бесповоротно уразумел, что первобытные люди никак не глупее нынешних.

Под трубный рев запавшего клаксона Коля-нож вихлял по пустыне, объезжая лишь ему заметные препятствия. «У нас все беды, – орал задумчиво, – от дорог и дураков!» Пески вдруг кончились, и колеса захрустели жесткой соляной коркой, из-под которой выбулькивала черная жижа. «Но от ума у нас, знаешь чего, кум?! – надрывался Коля. – От ума и того хуже – горе у нас! Нарыли каналов, бляди! Превратили пустыню в болото»…

С этими словами он въехал на высокий курган-тепе. «Вот тебе, кум, твои раскопки, твои охотники до черепов! А меня тут не любят! Конкуренция! Столкновение интересов!»

И убыл с ревом в свою багровую тьму междуречья – к собакам, к детям и Сарам, поближе к платоническим отношениям.

Предлог

Темная основа